раз говорила, что он не придет и что он такой же, как и все, — возразила ей другая.
— Это я говорила, чтобы Аи не сильно ждала, но думала, что придет!
Аи лежала на матрасе, и по ее некрасивому оплывшему лицу текли слезы, нос распух, кожа пошла какими-то пятнами. Женщины усадили меня рядом с ней и немного отступили, впрочем, не настолько далеко, чтобы ничего не слышать и не видеть. Из-за их халатов выглядывали любопытные детские мордашки, полуторагодовалые-двухлетние мальчишки, похожие друг на друга, как и все дети в этом возрасте. В самом конце дома слышался детский плач. Несколько женщин держали на руках младенцев, которые выглядели подозрительно слабыми и бледными.
— Прости, — прошептала Аи, — прости. Ты так долго искал меня, столько прошел… Я сейчас не такая красивая. У меня вот, — и она стукнула себя по животу, скривилась от боли и погладила ушибленное место. — И все говорят, что это будет девочка. Только дочки забирают красоту матери, делают ее уродливой, из-за девочек опухают ноги и появляются пятна. А значит, я мучаюсь зря, — и она расплакалась еще сильнее.
Кажется, она искренне верила, что я пришел сюда, чтобы ее спасти. Я еле подавил нервный смешок: нашелся человек, который верил в сказки больше меня. Мы виделись всего несколько раз, пару раз поговорили, она сбежала с другим парнем и после этого считала, что я из-за большой влюбленности целый год бродил по стране в ее поисках. Впрочем, не было смысла ее переубеждать. Она уже на сносях, и лишние расстройства ей ни к чему.
Я осторожно взял ее за руку, коснулся запястья, как часто делали обычные лекари, и запустил проверяющую Ки. У нее и правда в животе росла девочка, только не одна, а сразу две. А еще ее организм изрядно истощился за время беременности, испортились зубы, да и кости истончились. Я влил большую порцию Ки и почувствовал, как энергия мгновенно ушла в младенцев, они даже зашевелились, и это было так странно ощущать. Влил еще Ки, потом еще, и лишь на третий раз Аи приподняла голову.
— Странно. Мне стало лучше после твоего прихода, — она неуверенно улыбнулась.
Вокруг зашептались женщины, говоря что-то вроде «Это любовь», «Сила любви», «Небесная чета». Я поднялся, не зная, как начать разговор о чём-то, кроме Аи. Ее участь была, конечно, печальной, но меня интересовало не это.
Внезапно один младенец начал кашлять и задыхаться, женщина, которая его держала, упала на колени, ее лицо выцвело до бумажной белизны, и после этого ребенок расплакался, но задышал нормально.
— Лан, не нужно. Он всё равно умрет, — сказала непривычно высокая крестьянка с длинными до пояса косами. — Если каждый раз будешь отдавать ему Ки, помрете оба.
— Если бы все… если бы каждая дала хоть немного Ки, он бы выжил, — пролепетала мать.
— Не выжил бы, — отрезала длиннокосая. — Никто не сможет давать ему Ки вечно.
— Можно, я посмотрю? — спросил я.
Лан взглянула на высокую женщину и протянула мне ребенка.
У него был не самый плохой талант, больше двенадцати точно, значит, ему должно хватать собственной энергии на дыхание. Болезни простым вливанием Ки не лечатся. Но стоило мне коснуться ребенка и проверить его магически, как всё стало ясно. Какой-то урод поставил внутри его тела с десяток меток, причем не скрытых, которым хватает и крохи Ки, а огромных, которые будут ощущаться даже на большом расстоянии, и эти метки высасывали из тельца столько энергии, что перекрывали всё естественное восстановление Ки.
Неужто патриархи настолько боялись, что ребенок сбежит? В теле Аи тоже были метки, но всего две и крошечные, хотя побег женщины всё же более вероятен, чем младенца.
Я щедро влил в ребенка Ки и попросил показать мне и остальных младенцев. Высокая крестьянка увидела, что ребенку стало получше после моих рук, и кивнула. Тут же ко мне начали подносить детей, и с каждым из них было то же самое. Много высасывающих меток, их количество явно зависело от размера таланта: чем выше, тем больше меток.
Единственный вывод, который я смог сделать: патриархи делали это специально, чтобы проверить, насколько ребенок подходит под цели секты. Может ли он впитывать Ки со стороны или нет? Сколько детей так погибло, задыхаясь от невозможности создать воздушный фильтр? И я мог бы убрать эти метки, но патриархи сразу заметят их отсутствие, высекут меня плетью, а потом вернут всё, как было.
— Как тебя зовут? — обратился я к длиннокосой женщине.
Судя по ее поведению, она была тут главной.
— Сюй Линджуан. Называй меня просто Сюй.
— Сюй, расскажешь мне, что тут, вообще, творится?
— Да что творится? Глаза открой, и увидишь, — грубовато ответила она. — Мы тут, как свиноматки, плодим для этих ублюдков поросят, тоже ублюдков. Заодно готовим для них еду, стираем одежду, растим детей, чтобы они потом тоже бросали в нас камни и пробовали на нас выученные заклинания.
— Ты давно здесь?
— Лет семь-восемь. Не помню точно. Родила пятерых детей, и все мальчики. И все выжили. Потому меня еще не прикончили и не выбросили, как остальных. Тут редко кто так долго живет.
— Но были же две старые женщины? — вырвалось у меня, хотя я знал о них лишь со слов Жоу.
Сюй сложила руки на груди.
— Так это из-за тебя они умерли, — зло процедила она. — Из-за того что ты или твои дружки потревожили секту в прежнем месте, их убили. Чтобы не замедляли в пути.
— Я не хотел…
— И что дальше? Как думаешь, что с тобой будет дальше? За последние сто лет тут не было ни одного чужака. Второй потешит свое самолюбие, покрутит сынком перед остальными стариками и выкинет. Никто не захочет видеть чужака с чужими мыслями. Тут их вытравляют под корень.
— Ты слишком хорошо говоришь для крестьянки, — удивился я. — Ты грамотная?
— Мой отец — командующий люй (отряд из пятисот солдат), а я его внебрачная дочь от дочери землепашца. Меня воспитывали в доме отца, пока его жена не родила сына, а потом выкинули в деревню к деду и бабке. Так что да, я говорю чуть получше, чем обычная крестьянка, и умею читать.
— Ты сказала, что за последние сто лет не было чужаков. А откуда ты знаешь? У вас же тут нет ни бумаги, ни туши. Да совсем ничего нет!
— Мы же женщины, а женщины любят поговорить. Да и что еще делать, как не разговаривать целыми днями. Каждый раз, когда приводят новых овец, старенькие пересказывают им всё, что видели и слышали
