class="p1">— Может, пришло время ей узнать правду? Она заслуживаэт её.
— И что я ей скажу? — я сорвался с места и начал ходить по комнатушке, чувствуя, словно меня загнали в клетку. — Ни к чему ей знать. Она должна жить своей жизнью. Должна испытывать ко мне ненависть, а не сожаление.
— Вы нэ хотите говорить или боитесь?
Я задумался, глядя на сырой пейзаж за окном. Все эти годы старался жить своей жизнью, пытаясь вычеркнуть прошлое. Старался забыть то, что натворил. Это ли не признак трусости?
— Вы правы, Дастагуль Ашурахуновна, — я повернулся к ней лицом. — Я — трус. Я сбежал тогда десять лет назад, хотя мог поговорить с ней начистоту. Я был зол на весь мир, на неё, на мать, но больше всего на себя. Злился, что не мог справиться с ситуацией и своими чувствами.
— Тогда может стоит пэрестать бежать? Остановиться. Принять сэбя таким, какой есть. Со всеми нэдостатками и слабостью. Полюбить сэбя и прэкратить нэнавидеть. Вам нужно прощение. В пэрвую очередь простите сами сэбя.
— Это не легко.
— Ваш юношеский максимализм и гормоны сыграли плохую шутку с вами тогда. Сэйчас вы взрослый рациональный мужчина. Поговоритэ с нэй. Прощать вас или нэт, её решэние. Но сделать пэрвый шаг должны именно вы.
— Я хочу оставить всё, как есть…
— И снова спрятаться в свою скорлупу? Дмитрий, это нэ то решэние, которое приведёт к гармонии с самим собой. Как бы страшно ни было, вам нужно рассказать правду. ЕЙ нужна правда, чтобы жить дальше.
— Она возненавидит меня ещё больше, — я сел в кресло и обхватил голову руками.
Дастагуль задумалась. В воздухе повисло напряжённое молчание. Мне хотелось скрыться от этой проницательной женщины, которая видела все мои страхи. От своей «наготы» перед ней было вдвойне страшнее.
— А вам нэ приходило в голову, что это может быть ложью?
— Что? Нет. Чушь говорите.
— Пусть будет так. Всё слишком далеко зашло. Дальше тянуть нэльзя. Это чувство вины сжигаэт вас изнутри. Из красивого статного мужчины вы превращаэтесь в высушенный солнцем инжир.
— Это ещё пол беды. Вся моя жизнь за последние недели полетела псу под хвост, — я раздумывал стоит ли говорить на эту тему, но мне и поговорить-то больше не с кем. — Моя бывшая хочет забрать сына.
— Какие у нэё шансы?
— Ну в нашем государстве у матерей всегда больше шансов, чем у отцов. Мать есть мать и не важно, что она ведёт разгульный образ жизни и сама бросила сына.
— Почему сэйчас?
— Да кто ж знает? В её голове сам чёрт ногу сломит.
— Все эти годы, что вы прожили вмэсте, пытались ли вы её понять? Пытались ли вы быть ей хорошим мужэм или просто старались забить эту дыру в душэ?
— Я никогда её не любил. Она это знала. Да и сама не испытывала ко мне тёплых чувств. Те, кто придумал поговорку — «Стерпится слюбится», полные кретины…
— Проститэ за грубый вопрос, Дмитрий. Вы нэ хотите отдавать сына, потому что хотитэ насолить ей или боитесь потерять этот «спасательный жилэт»? — она откинулась на спинку кресла, поглядывая на меня своими чёрными глазами.
— Я не хочу отдавать сына потому, что люблю! А эта кукушка, которая считает себя матерью, не в состоянии воспитать ребёнка.
— А вы в состоянии? Посмотрите на себя вниматэльно. ВЫ в стостоянии? Вы не спите ночами, плохо питаэтесь, изводитэ себя мыслями о прошлом. Пришло время покончить с этим.
— Вы как всегда правы. Я должен сделать это. Пусть не для себя, а для сына.
— Нэт, Дмитрий. Имэнно для сэбя! Вы сдэлаете это для сэбя и только для сэбя. Покончите с прошлым. Поговорите с ней.
— Но что я ей скажу? — я снова чувствовал себя тем подростком.
— Правду. Она её заслуживаэт. Скажитэ то, что она должна была узнать давным-давно.
Глава 28. Маша
Жизнь снова вернулась в привычный ритм. Я все так же проходила интернатуру. Василий Степанович разносил в пух и прах все знания, полученные в ВУЗе, говоря, что мы лодыри криворукие и работать нам только в морге. Вечерами мы с Пашкой смотрели сериалы, уплетая пиццу или попкорн. Его родители не делали больше попыток сблизиться со мной. Да и мне этого не хотелось. Я видела, что мой молодой человек в последнее время на взводе и часто витает в облаках. Ему тяжело, что мы не нашли с ними общий язык.
Надеюсь, что причина в этом.
Дима, как и обещал, исчез из моей жизни. Так, как я и хотела. Так как я говорила, что хотела.
Казалось бы, жизнь не изменилась. Казалось бы, можно вычеркнуть последние две недели, но это только «казалось бы».
Не так просто забыть того, чьё имя вызывает тахикардию, а от воспоминаний о его тёплых губах и крепких руках, сладко перехватывает дыхание.
Всего какие-то две недели, а привычный мир рухнул. В душе появилось чувство, что чего-то не хватает. Что всё вокруг стало пресным и унылым. Зимняя хандра? Недостаток солнца и тепла? Витаминчиков нужно попить. И что-то от нервов.
Пройдет немного времени и меня отпустит. Эта пустота внутри затянется, а чувство, что я всё делаю правильно, вернётся.
Я должна ТАК жить. Посвящать себя любимой специальности и отдавать всю себя без остатка человеку рядом. В моей жизни нет места тому, кто подобно татаро-монгольскому нашествию несёт лишь разрушение и боль.
Я не хочу больше чувствовать это. Хочу тишины и спокойствия. Хочу нормальную семью. Даже детей. После знакомства с Мишкой, я пересмотрела свои взгляды насчёт этих «цветов жизни». За эти дни я прикипела к нему. К чудаковатому, но такому смышлёному парнишке. В некоторых повадках я безошибочно узнавала Митьку. Он так же, как и его отец когда-то вызывал улыбку и заставлял сердце биться чаще от нежности. Но я должна оставить их в прошлом.
Я ещё буду счастлива. А в глубокой старости, сидя в кругу внуков, буду вспоминать, какая я была глупая и наивная, влюбившись не в того. Буду благодарить Бога, за то, что развёл наши с ним пути.
— Приём, Хьюстон… Ты куда пропала? — тёплые руки обхватили меня за талию, прижимая со спины.
— Я здесь. Пиццу нам не ту принесли. Ты в курсе? Смотри. Ананасы. Что за извращенцы едят пиццу с ананасами? — я скривилась, показывая Пашке кусок сладкого ананаса.
— Так я Гавайскую заказывал.
— Так это ты извращенец значит?
Пашка выхватил кусочек из картонной коробки, с наслаждением откусил и театрально закатил глаза.
— Ага. Тот ещё извращенец…
