Он ещё о чём-то оживлённо разговаривал, зажав телефон между плечом и ухом и одеваясь. Так быстро, как Пашка, я одеваться не умею, но поняла, что лучше и мне поторапливаться. Не бросая телефона, не надевая пальто, едва обувшись, Паша выскочил из машины, пересел на водительское сидение, сразу завёлся и поехал. А я только едва успела справиться с брюками и блузкой.
Птолемеев не отреагировал. Он всё ещё висел с кем-то на телефоне. Когда он наконец положил трубку, один раз быстро оглянулся на меня.
— Я спрашивала, не случилось ли чего? — я кое-как застегнула свои сапоги и принялась надевать шубу.
— Ты будешь смеяться. Но бабки уезжают от меня в прямом смысле слова.
— Большие бабки, — Птолемеев заржал. — Аль… Я тебя довезу? Или поедешь со мной фуру останавливать?
— Тебе надо за ребёнком… — он задумался, стуча по рулю пальцами, резко сорвался на зелёный. — Вообще не по дороге…
— Высади меня, я доеду, — предложила я, застёгиваясь и заматываясь в шарф.
— Товар стремительно уезжает в противоположном направлении, а водила трубку не берет.
— Да перехвачу, скорее всего. Я знаю, где он обязательно должен остановиться, — Пашка подобрал свой телефон, набрал кому-то, поставив на громкую связь. Мы слушали гудки.
— Не отвечает, — Паша что-то ещё пробубнил себе под нос. — Может, ещё ответит.
— Паш, ты не вздумай лихачить, пожалуйста! — я схватилась на резком повороте за переднее сиденье. — Вообще я думала, тебе по должности положено в кабинете сидеть, а не за фурами гоняться.
— А что такого? Я просто ближе всех. Реально много денег уезжает, Аля, — Паша опять рассмеялся. — Да и не люблю я сидеть в кабинете. По разному приходится. Я много с людьми встречаюсь.
Это я про него знаю, что он не может на одном месте усидеть. Высадил меня на остановке и уехал. Мне и смешно, но и как-то неспокойно…
Глава 31. Ночь. Утро…
К большому счастью, обошлось благополучно. Паша отзвонился вечером, сказал, что всё прошло хорошо. Водителя нагнал ещё на трассе. Почувствовал себя как в фильме — с погонями и экшеном. Звонить не дозвонился, ехал и сигналил, видимо. Довольный ещё такой… Ой, балбес.
Поговорив, положила рядом телефон, вздохнула. Погода такая — то холод, то тепло. На дорогах то снег, то грязь, то лёд… Волнуюсь, конечно. Есть у Пашки в характере лихачество.
Опять подумала, что хоть сын Лёшка у меня вроде спокойным мальчиком растёт, но кто знает, что в нём в период подросткового бунта проснётся… Занималась потихоньку своими делами, завтра же мне на работу, и с начальством придётся переговорить.
А я себя знаю, я мягкая. Вот как убедят меня выйти на полную неделю… Всё ж таки подставляю… Ухожу… Как будто права не имею… Покачала головой, убавила огонь под кастрюлей с супом…
А ближе к ночи он всё же пришёл. Пашка. Позвонил сначала, я уже лежала в постели, но ответила. Была половина одиннадцатого на часах. Птолемеев спросил, не разбудил ли? Не разбудил. Я была рада просто поговорить с ним по телефону, услышать перед сном его голос. А оказалось, Пашка стоит под дверью.
Я прокралась по коридору, чуть не наступила на кота. Мармелад чего-то путался в ногах. Открыла дверь, впустила Пашу.
Вели мы себя как заговорщики. Перешептываясь, стояли у вешалки. Паша разделся, разулся и пошёл за мной.
— Аля, я в ванную и спать.
— Ты что, мыться? — испугалась я. Там у меня бельё и замочено, и сверху висит — сушится. Всё надо убрать.
— Нет, ты чего переполошилась? — Птолемеев клюнул меня в щёку, — сейчас вернусь.
— Тебе, может, чай? Или ты голодный? — опять начала хлопотать я.
— Ничего не надо. Топай в спальню, жди меня, — Паша меня легонько подтолкнул, погладив по плечам.
Я послушалась. Вернулась в спальню, залезла под одеяло и стала ждать. И, наверное, задремала. Потому что когда проснулась, Птолемеев спал рядом. Я попробовала устроиться удобнее и пошевелилась. Он, не просыпаясь, подтянул меня к себе поближе, устроив подбородок у меня на макушке. А я долго не могла заснуть — смотрела в темноту, слушала, как колотится моё сердце. Хотела бы я ощущать только теплоту и спокойствие, чтобы не лезла ко мне в душу эта тревога.
Паша не должен здесь быть, а я такая трусливая. Принимаю всё как данность и радуюсь. Да радуюсь ли?
Сейчас одна лежит в их постели его жена. Может быть, тоже всматривается в темноту. Его Лена его ещё ждёт? Паша сказал, что думал вернуться… Думал, но не хотел… Никогда я и не мыслила, что разлучницей быть уготовит мне судьба… Не могу…
Не могу себе представить, как Пашу можно не любить? Разве любая, кто узнает его поближе, его не полюбит? Почему я решила, что моя любовь — особенная? Что остальные любят его за то, какой он внешне. А я — за то, какой он человек. Кто тянется к Пашке, понимает, почему тянется, пусть неосознанно. Так что — ничего в моей любви особенного нет. Ничем я больше других этой любви не заслуживаю.
— Аль, ты чего? — проснулся. Потому что я плачу. Не вышло беззвучно. Трясет что-то всю.
— Ты что, дрожишь? — Паша меня обнял. — Продрогла сегодня? Надо было тебя довезти…
— Ничего я не дрожу. Я так… Спи… — и сама заснула. Потому что с ним тепло.
Утром я проснулась одна. Вот это неожиданно! Поднялась, нашла халат, вышла из спальни и потопала на кухню. Там уже шумели.
— Ты чего делаешь? — спросила, только увидев Пашу. Он что-то соскребал со сковородки.
— Я предполагал, что завтрак, но не уверен… — Птолемеев перевернул сковороду и потряс ей над поставленной на стол тарелкой. — Мне кажется, тебе нужна новая сковорода.
— На ней нет антипригарного покрытия. И иногда всё-таки можно добавить чуть-чуть масла, — я подошла. — Паша, ты ведь не умеешь готовить?
— У тебя сковорода неправильная, — решил не сдаваться Птолемеев.
— Ну хорошо… Ты мне разрешишь приготовить завтрак? У меня дома, в своей собственной квартире?
Он смотрел молча, едва заметно улыбаясь.
— И пообещаешь это съесть? — добавила я.
— Нет.
— Что нет?
— Если будет невкусно, я есть не буду.
Я обошла его кругом, доставая другую сковородку.
— Сядь, пожалуйста.
— Халат мне не нравится.
— А мне нравится, — я запахнулась поглубже. — Он мягкий и теплый.
