а я и вовсе пребывала в крайней степени паники и отчаяния.
И всё же это было так удивительно. Я знала, что неприятна Реми, даже если мы едва знакомы, точно так же, как он неприятен мне, но никто из близких мне людей прежде не пытался вразумить меня в том, что я не виновата. И этот странный порыв, эта попытка ему поверить, меня очень тронула.
Его жест был своего рода перемирием. Временным и явно недолговечным, но определенно значимым.
— Спасибо, — тихо сказала я. — Мне важно было это услышать.
Реми смерил меня бесстрастным взглядом и встал, поднимая с земли свою сумку. Как примечательно, вся его жизнь уместилась в этот саквояж. Но поразило меня всё же больше не это, а тот факт, что он даже не удосужился подать мне руку.
— Нам пора двигаться дальше. Дорога до следующего населённого пункта займёт несколько часов, а нам ещё нужно найти путь, который не пересекался бы с основной трассой, где нас могут заметить.
Опираясь о ствол дерева, я с усилием встала.
— Что за населённый пункт?
— Шааль, — мой взгляд загорелся. — Не обольщайся. Мелкий городишко, хоть и поживее Шериза. Бестирийцы туда не сунутся.
— Почему?
Он закатил глаза, а я в ту же секунду подавила раздражённый вздох. Если он всерьёз думал, что я не буду задавать вопросов, то он просто напыщенный кретин!
Я осмотрела его с усмешкой. Хотя… он и так напыщенный кретин.
— Во-первых, по их логике ты должна прятаться в ближайших деревнях, а следующим после Шериза будет Вайль, он на востоке. Шааль в противоположной стороне, и это последнее место, о котором вспоминаешь, если решаешь кого-то отыскать. А во-вторых, Шааль находится на границе Прованса, и не все жандармы там продались бестирийцам.
— Почему тогда не наладить дела в Шеризе? — взволнованно спросила я и, поймав его недобрый взгляд, прикусила язык. А затем озвучила собственную мысль: — Верно, потому, что деревня эта… хм, ну, её просто незачем охранять? Что здесь: дома да рынок. Хотя это противоречит логике: зачем тогда в Шериз так вцепились бестирийцы?
— Дома да рынок, — язвительно фыркнул он. — Что ты вообще видела? Окраинную улицу, да и только. Шериз — большая деревня, когда-то даже городом была. У нас своё рыбное хозяйство имеется. Часть товара везут в Марсель, часть достаётся нам. Смекаешь, кто следит за тем, чтобы никакие другие части больше никому другому не доставались?
Я ахнула, прикрыв рот рукой.
— Бестирийцы… но… это ведь такое мелкое дело дня них!
— Если бы у меня в руках оказалась карта, я бы показал тебе, как много маленьких точек на побережье сливаются в одну большую. Они держат под своей подошвой маленькие деревни, острова и города, рассеявшись так, чтобы это не казалось таким очевидным.
— И никто не пытается с этим бороться? Я имею в виду, местные власти… это ведь такие убытки… в конце концов, они похищают людей! — я всплеснула руками. — И они собирались убить меня сегодня вечером, — эти слова вылетели из моего горла так легко, словно я не до конца осознавала, что в действительности ждало меня в финале этого дня. — Значит, убийства для них — обычное дело.
Реми снял фуражку, взъерошил волосы и надел её обратно.
— Да неужели? А я думал, они прижимают торговцев рыбы и запугивают старушек.
Я прикусила язык. Уставившись вдаль сада, он недовольно вздохнул.
— Слишком много разговоров. Я устал. Нам надо идти.
Молча согласившись с ним, я последовала за его высокой тёмной фигурой по протоптанной дорожке, ведущей в густую зелёную глубь. То, что он рассказал мне, было совершенно возмутительно. Я не могла перестать думать об этом, яростно мечтать о том дне, когда получу достаточно полномочий, чтобы пресечь это раз и навсегда или хотя бы косвенно на это повлиять. Бестирийцы должны исчезнуть. То, с чем я столкнулась, было только вершиной айсберга.
В то же время мысли мои постоянно переключались на мужчину, идущего передо мной. Я не могла взять в толк, почему он так просто оставляет эту деревню, ведь он явно был к ней привязан. Да, отчаяние и безнадега, как я уже разобралась ранее, могли стать для него веской причиной, но ведь он отзывался о Шеризе так, будто искренне любил это место, хотя, судя по его словам о Марселе, он не из местных. Конечно, я бы и без того ни за что не поверила, что Реми всю свою жизнь прожил в деревне. Несмотря на внешний образ замученного трудяги, изъяснялся он отнюдь не как простак. Быть может, ему и самому зачем-то нужно в Париж? Всё это было подозрительно, как и его согласие помочь мне, и весь он был сплошной загадкой, не поддающейся решению.
Голова разболелась.
Мы свернули в очередной коридор между деревьями, и я решила начать хотя бы с малого свой имеющий смысл допрос.
— Тебе совсем не интересно узнать моё имя?
— Что? — он оглянулся через плечо.
Поморщившись от боли при очередном неосторожном шаге, я всё же не могла не заметить, что идёт он теперь медленнее, позволяя мне не бежать за ним.
— Моё имя. Мой возраст. Ты даже не спросил, откуда меня похитили. Как долго это будет продолжаться?
Он долго не отвечал. Вдали уже послышался шум трассы, но всего на миг — автомобиль промчался и эхом исчез в неизвестности. Будто мне это только почудилось.
— Мне это неинтересно, — протянул Реми своим глубоким голосом, и что-то внутри меня неприятно кольнуло. — Но для удобства я могу называть тебя Лоретт.
Я сжала кулаки: внутренняя фурия приготовилась вырваться наружу.
— Что ты предлагаешь? Весь путь до Парижа не общаться друг с другом? Или вообще делать вид, что меня или тебя не существует? Когда я просила у тебя сопровождения и защиты, я думала, простое человеческое общение является чем-то само собой разумеющимся.
— Ты ошибалась, — лениво отозвался он.
Тогда-то я и поняла: за всеми этими длинными репликами сегодня Реми явно исчерпал весь свой дневной запас слов. Я фыркнула, остановилась, давая отдохнуть ноге, и последовала за ним с меньшим энтузиазмом. Невыносимый мерзавец. Какой же он противный. В Дирлтоне, да что там, в Шотландии он не продержался бы и дня со своим мерзким характером. Я хотела поднять с земли булыжник и кинуть его ему в затылок, но булыжника не нашлось, а я наверняка промахнулась бы, как и в прошлый раз.
Но меня угнетала и пугала сама мысль о том, что он всерьёз намерен меня игнорировать. Мужчины из кожи вон лезли, чтобы заполучить хотя
