детства боюсь собак, даже маленьких, а от вида этой псины меня просто парализовало. А она наскочила на меня и давай вокруг прыгать, головой толкать, ну точно повалить хочет, чтобы удобнее рвать было.
Она прыгает. Я стою, с жизнью прощаюсь, слезы так и текут. И вдруг незнакомый голос:
— Барышня, ан мне сказывали, что оправились, а я не верил. Говорил, что барышня бы всенепременно Медюка навестила. Ишь, как радуется! Как скочет! Стосковался.
— Убери его, — прошептала я.
— Тут намедни ночью он как завыл! Мордой к окну, значится, вашему. Ну, думаю, барышня того… дух испустила, не иначе.
— У-убери собаку, — сказала я чуть громче.
— Ан нет, ошибся Медюк-то. Зато вон глянь, точно кутенок слепой!
— Убери пса! — завизжала я, не силах больше сдерживать свой ужас.
— А? Медюка убрать? Вы чего ж, напужались? Это ж Медюк! Вы ж его со слепыша еще… Верхом, как на лошадке, катались… Медюк, пойдем! Пойдем-пойдем! Вишь, не хочет барышня играть с тобой.
Сквозь пальцы я видела, как седой мужчина утаскивает это чудовище, а оно вырывается и все на меня оглядывается. И пока он его с глаз моих не убрал, я так и не смогла сдвинуться с места, зато потом опрометью кинулась в дом, взбежала по лестнице, захлопнула дверь комнаты и бросилась ничком на кровать, дав волю слезам.
После этого я начала замечать странное отношение к себе. Во-первых, куда-то пропала Оляна, вместо нее прислали какую-то грубую бабу, которая и двух слов связать не могла. Она молча выносила мой горшок, помогала одеться и туго-претуго заплетала косу. Брат с сестренкой больше не заглядывали. Батюшка пристально смотрел на меня, но кроме «доброго утра» ничего не говорил. Даже матушка охладела, хоть и плакала всякий раз, когда видела.
Надо было что-то делать! И я решила поговорить с «папашей» прямо. Ну, не настолько прямо, чтобы сказать, что я не его дочь, но хоть как-то обозначить свои желания и потребности.
— Батюшка, я тут подумала. Я не хочу замуж, — во время утреннего приветствия сказала я, потупив глаза. — Есть ведь и другие занятия. Например, я могла бы шить платья. Ну, не то чтобы прям руками шить. Я бы придумывала новые платья, а портниха бы их шила.
Я робко взглянула на батюшку и увидела, как он побагровел от гнева. Как бы инфаркт не случился!
— Позорить меня вздумала! — взревел он. — Чтоб дочь графа Порываева швеей заделалась! Не бывать такому.
— Можно и не швеей, — поспешила объяснить я. — Хотите, я расскажу вам про…
Ни «канализации», ни «туалета» в этом языке не было, пришлось выкручиваться.
— Расскажу, как сделать такую систему, чтоб не пришлось на горшок ходить.
— Вон! Пошла вон! И чтоб из спальни ни ногой!
В кабинет ворвалась матушка и быстро вытолкала меня за дверь, сама же осталась внутри. Вот отчаянная женщина! Неужто не боится пасть смертью мученицы?
Но дверь она закрыла неплотно, и я решила подслушать.
— И что делать теперь? Олянку я в деревню отправила, нечего ей тут языком трепать. Но Любава…
— Что делать, — резко сказал граф. — Пусть сидит тихо и не высовывается.
— А дальше-то что? Может, Орден позвать?
— Чтоб весь город узнал, что у графа Порываева в дочь вселилось что-то? Не надо мне такого позора! Замуж ее надо отдать, да поскорее. До свадебника как-нибудь протянем, а там пусть Огнеславские расхлебывают.
— Так через лето ж хотели…
— Пусть! Я отпишу Огнеславскому, а ты давай, приданое собирай. И приглядывай за этой… Глаз с нее не своди!
Я вернулась к себе в комнату совершенно потерянной. Что же это за мир такой? Хотя почему «мир»? Это просто папаша Любавы — деспот и самодур. Кому было бы плохо, если б я трусы изобрела и продавать начала? Или платья, состоящие не из ста одежек без миллиона застежек? Или рассказала бы, как срать и не вдыхать потом эти ароматы всю ночь?
Зачем было меня спасать и переселять в тело этой девушки, если в итоге я проживу такую же унылую жизнь с нелюбимым, какую прожила бы и она? Нет, надо что-то делать!
Точно! Нужно найти Орден, который упомянула матушка. Видимо, я не первая в этом мире попаданка. И раз так, умные люди должны были понять, что попаданцы могут многому их научить. Пусть я не так много знаю, не смогу рассказать ни про ружья, ни про сварку металлов, ни про электрический ток, зато я разбираюсь в нарядах! В двойной бухгалтерии! Да в тех же котлетах по-киевски! И плевать, что я дочь графа Порываева! Почему я не могу заниматься тем, чем хочу?
Только как передать весточку в Орден, что здесь, в богатом особняке, сидит нужный им человек? Слуги от меня шарахались, за дверь я и сама боялась выйти, чтоб не столкнуться с Медведиком, так звали ту баскервиллеву собаку на самом деле, голубей тут почему-то не держали, и даже океан не плескался под окнами, чтобы ласково принять в свои объятья бутылку с запиской. Ах да, я же еще и неграмотная тут! Впрочем, написала бы на своем языке. Если Орден занимается попаданцами, то в нем наверняка есть специалисты.
В крайнем случае сбегу прямо со свадьбы!
Но, слава богу, всё разрешилось гораздо быстрее. Всего спустя неделю после памятного разговора с папашей к нам приехали гости.
Я услышала громкий лай Медведика, выглянула в окно и увидела, как через ворота прошли двое мужчин. Один — коренастый, в потрепанной простецкой одежде, сразу видно, слуга или конюх какой-то. Зато второй! Высокий, с узким породистым лицом, в длинном пиджаке, который сидел на нем так, словно он в нем родился. Сразу видно, что пошит на заказ. И длинные русые волосы, завязанные в хвост на затылке. Неужто он и есть тот самый жених? Тогда нужно отыскать того художника и переломать ему руки за ненадобностью. Вообще ничего общего! И оригинал мне нравился намного больше.
Дело о сиятельной крови. Часть 2
К дому графа Карницкий подходил с некоторой опаской, сомневаясь в собственных знаниях этикета. После смерти матери отец прекратил ездить с визитами и сам гостей не принимал, впрочем, и не было их, гостей. Слухи о гибели всех обитателей господского дома быстро облетели округу, да и приезд
