— Я Император Сан-Франциско, защитник Алкатраса, Сосалито и острова Сокровищ, — ответил Император, никак не способный побудить себя к невежливости перед этим улыбчивым незнакомцем, несмотря на черное судно, коим он сюда приплыл. — Добро пожаловать в мой город.
— Ах, много спасип, братушка. И премного уважухи те, не? Тока на этот карабь, «Ворон», те низя, не. Он тя уббёт, бра. Ахтаматиццки уббёт. Намертво кончит, намертво. С мертвяками не погуляйшь, особо такими, что там внизу.
— Это уж само собой, — ответил Император.
Пес Фу
Крысы проснулись и шебуршились в клетках уже с час, когда Фу услышал, как в замке скрежетнул ключ. Он отложил паяльник на проволочную подставку и только поворачивался ко входной двери, когда на него набросились. У Фу затрещали позвонки — его обхватили ногами, и он повалился на спину. Но что-то крепко схватило его затылок, а одновременно что-то другое — влажное, со вкусом меди, — протиснулось ему в рот. Язык.
Внутри завибрировала паника, и Фу понял, что сейчас может задохнуться, но тут уловил общий дух: парфюм с ароматом сандалового дерева, сигареты с гвоздикой и латте. Посреди паники удалось случиться первостатейной эрекции, и он ткнул ею в нападавшего — в целых самозащиты.
Нападавшая отстранилась и схватила его за перед рубашки, крутнула вбок. У Фу сперло дыханье.
— Ррыык! — ррыыкнула она.
— Я скучал, — сообщил Фу.
— Твои страданья только начинаются, — сказала Эбби. На ней была мини-юбка из зеленой шотландки, под ней — черное гимнастическое трико с низким вырезом на груди, над ним — шипастый собачий ошейник, а на ногах — лаймово-зеленые «чак-тейлоры», которые она иногда называла «чаками запретной любви», хотя Фу толком не мог понять, почему именно.
— Ты мне как бы ребра ломаешь.
— Это оттого, что я — носсссс-ферату, силам моим имя легион и прочее! Très клево, поп?
И тут Фу понял, что она действительно это сделала — ей как-то удалось превратиться в вампира. Кольца из носа, бровей и губ у нее исчезли, пирсинги затянулись. Наколотый на шее паук тоже сбежал.
— Как? — только и спросил он, одновременно высчитывая ее шансы на выживания. Еще вчера он разговаривал с ней по телефону и был вполне уверен — она бы не преминула сообщить о преобразовании, если б его уже совершила; значит, сейчас у нее первые сутки. По-прежнему велика вероятность, что она окажется среди тех, кто сходит с ума и самоуничтожается. Хотя Эбби и безумия, и тяги к самоубийству отсыпали с горкой, это не значит, что он должен оставить попытки ее спасти.
Она поцеловала его еще раз, и по ощущениям это было мило, однако он крайне внимательно следил, чтобы ни у нее губа не треснула, ни у него. Пока удается. Эбби оттолкнула его, но снова поймала в ладонь его затылок, чтоб он не стукнулся о пол. Теперь, умерев, она казалась чуточку заботливее, хотя спокойствия в ней не прибавилось.
— Терпение, ниндзя моей любви, я употреблю тебя, как мангавласую вкусняшку и мужскую шлюху, кои ты есть по своей сути, но сперва нужно испытать мои новые силы. Выпусти из клеток крыс — я покомандую ими своими вурдалачьими мыслями. Может, заставлю их в кухне прибраться.
«Ладно, из дебрей безумия мы пока не совсем выбрались», — подумал Фу. А вслух сказал:
— Да, а потом поглядим, можно ли заставить синих птичек завязывать бантики у тебя в волосах.
— Не глючь, Фу! Ты должен мне повиноваться! Я Графиня Абигайль фон Нормал, королева сцук ночи, а ты мой подобострастный сексуальный раб!
— Так ты графиня или королева? Ты сказала и то, и другое.
— Заткнись, щегол, пока я не высосала тебя досуха!
— Ладно, — ответил Фу. Мудрый знает, когда уходить от боя.
— Не так, Фу. Я в том смысле, что буду над тобой господствовать, а ты — беспрекословно мне повиноваться!
— Как-то иначе, нежели в любой другой день?
— Отринь банальности и ботанские вопросы, Фу. Ты тотально козлишь мне торч от власти над ночью.
— Никак фонарик себе купила?
— Ну, всё. Сейчас я надеру тебе ниндзью жопу. — Эбби соскочила с него и приняла стойку кунг-фу «крадущийся тигр, сдохни от зависти», известную всем, кто посмотрел хоть одно кино про боевые искусства.
— Постой! Постой! Постой!
— Хор, — ответила Эбби и расслабилась в гораздо менее опасной позе «затаившийся тигр, отвисающий с пачкой „Читоз“», известной всем, кто хоть раз этим хрустел.
— Сначала тебе надо поесть, восстановить силы, — сказал Фу. — Ты вампирский салага. Тебе еще надо привыкнуть к своим силам.
— Ха, — ответила Эбби. — Ты говоришь, как смертный без малейшей возможности постичь всю глубину темного дара. По пути сюда я перепрыгнула машину. И бежала тотально быстрее трамвая «Ф». У меня «чаки» еще горячие от остаточной скоростюхи. На, потрогай. Полижи, если необходимо. Я уже вижу эту кагбэ ауру вокруг тебя, она типа вся ярко-розовая и совсем не идет твоему отпадному причесону и мужественному тарану.
Фу опустил голову. Да, таран в штанах его выдавал. Он произнес:
— Не нужно торопиться, Эбби.
— А, ну и да — ты глянь! — В один миг она перемахнула всю студию к кухонной стойке, а в следующий метнулась обратно и ударилась в фанерный щит, закрывавший окно.
Фу ничего не мог поделать. Она б и кушетку могла швырнуть, и подпрыгнуть футов на пятнадцать, и уцепиться за открытые потолочные балки или даже превратиться в туман, если б только знала как. Но Эбби решила похвастаться своими новообретенными силами, пробив четвертьдюймовый лист фанеры и по-кошачьи приземлившись на улицу под окном. Это была бы жесть, спору нет.
Однако Эбби не знала одного: пока ее не было, звонил стекольщик. Он не сможет приехать застеклить окно еще две недели. Поэтому Фу заменил четвертьдюймовую фанерку щитом в три четверти дюйма. И не прибил его по углам гвоздиками, а закрепил шурупами из нержавеющей стали по всему периметру — так от него никуда не сбежит крысиный пар.
Фу поморщился и прикрыл глаза.
Со скоростью у Эбби все было отлично. Она стала сверхъестественно сильна, но девяносто фунтов вампирской плоти — все равно девяносто фунтов, от этого никуда не деться.
Она ударилась в фанеру, как это сделал бы на ее месте Хит Р. Койот, и тихонько оползла вниз? Уо-уо-уо. Отнюдь. Ох.
Удариться-то она в нее ударилась, но фанерный щит круто выгнулся, слегка треснул посередине — и вновь распрямился. Эбби ракетой пронеслась по всей студии к задней стене, а там, оставив на штукатурке полноростовый отпечаток хрупкой готической девочки, обвалилась ниц на пол.
— Ебать мои носки, — велела она ковру.
— Ты как? — осведомился Фу.
— Поломалась, — ответила Эбби ковру.
Фу опустился подле нее на колени, опасаясь повернуть ей голову, чтобы не видеть, какой ущерб лицу причинила стена.
