знал тебя, и все-таки уже в долгу настолько, что всей вечной жизни не хватит искупить.
Задолжать свою жизнь в один момент. Рабство. Что получил я от тебя взамен, старик? Ты слышишь меня, я знаю. Даже в смерти бойся волшебников и чародеев, ибо сила их — ложь. Ложь пред людьми и Богами. Кто же это сказал? Какой-то святоша, объятый пламенем веры. Вера сожгла его дотла. Духи Божьи не терпят людской плоти, и потому я все еще… Че-е-ерт, проклятый дурман!
— … а потом они взвыли! Архиепископ Сэти чуть всех прихожан на алтарь не сложил, чтобы Бог заткнулся!
— Тише, Гаро, мы тебя прекрасно слышим, — осадил тараторящего мальчишку отец, — и не говори так о Богах, жрецы слышат хулу даже сквозь камень.
— Ой! Прости, отец, — прошептал парень, осмотревшись словно мышь, спрятавшаяся на кухне. — Даже Механисты как-то всполошились. Дирижабли туда-сюда летают, какие-то ящики здоровенные возят, а людей не пускают. Говорят «все пассажирские рейсы временно приостановлены». И охраны у них, что у нас во дворе. Все с этими, как их… огнем еще стреляют…
— Ружьями?
— Да, ружьями! Чуть не туда пойдешь, стекляшками своими как сверкнут, так сердце в пятки уползает! Всюду фонарями светят, высматривают кого-то. На лодках тоже уж проплыть негде, паролодки снуют, что кабаны в могильнике.
— Где ты этого понабрался, Гаро? — спросил Сарес. — Куда смотрит Ренет? Совсем распустилась, старуха.
— Во дворе всякое говорят. И не ругай Ренет, пожалуйста. Она не виновата. Я сам сбежал.
— Чем на этот раз она тебе не угодила, сынок? Это почтенная дама. Ученостью не всякий волшебник с ней сравнится, а ты так безответственно прогуливаешь ее уроки.
— Она страшная, отец! Гниет с ног до головы, будто ты ей углем жалование платишь! И кричит постоянно, уши вянут! Ты сам-то с ней разговаривал?!
— Не кричи, Гаро, ты не почтенная дама, — усмехнулся вампир, встав с кресла. — Так и быть, я поговорю с госпожой Ренет. Но больше ты не прогуляешь ни одного урока, ясно?
— Ясно, — вздохнул парень, опустив глаза в пол. Один черный, другой желтый, словно волчий. — Я, тогда, пойду.
— Не спеши. Помнишь, что следует за непослушание?
Мальчик сжался в комок, пытаясь не смотреть на спокойного и строгого отца, непреклонного, словно скала.
— За непослушанием следует наказание, сынок, — прошептал Сарес, положив свои длинные пальцы на голову Гаро. — Завтра ты поедешь со мной на охоту. За стену.
— Только не в лес… — еле слышно взмолился маленький вампир.
— В лес, мой мальчик, именно в лес. Не бойся, с нами будет наш новый гость, он не даст нас в обиду. Да и несколько шрамов научат тебя слушаться старших.
— Там же Фералы… — всхлипнул Гаро.
— Да, Фералы.
— И пауки…
— И пауки.
— Привидения…
— А насчет этого я поговорю с нашим Епископом. Ты хорошо послужил мне, сынок. Но никогда не жертвуй моей заботой. Твоя мать еще не в курсе?
Мальчик молчал.
— Не беспокойся. Если будешь делать так, как я скажу, она ни о чем не узнает. Договорились? Молодец. Теперь вернись в классную комнату и извинись перед госпожой Ренет.
Гаро растаял темной дымкой меж пальцев Сареса и с тихим шорохом упорхнул из комнаты, заперев за собой дверь.
Вампир смотрел в след своему сыну. Во взгляде его читалась такая тоска, что на мгновение я понял его. И тут же меня скрутила судорога. Пальцы с треском впились в перины, нутро сжалось, словно пружина, и извергло на белую ткань огромное алое пятно. Я почувствовал, как кожа моя ссохлась, обтянула тугой чешуей тесные кости. Несколько капель крови упали на мой кафтан и тут же впитались в черный атлас, столь же стремительно побледневший и высохший, как старая тряпка.
— Быстро же тебя заломало, мой друг, — усмехнулся вампир, встав рядом со мной. Он протянул мне уже знакомую склянку с багровым питьем. — Тебе нужно поесть, иначе Эссенция высушит тебя до состояния пыли.
Тошнота не отступала, но голод словно не смущался подобным соседством. Откуда он достал эту кровь? Мне все равно.
Руки сами выхватили заветный бутылек, чуть не сломав стеклянное горлышко в приступе тряски. Вкус сородича, становится немного легче, голод отступает, и телесные одежды уже не кажутся невыносимо тесными, но этого все еще мало.
— Через полчаса у нас будет обед, — продолжил Сарес, вынимая из моих дрожащих пальцев острое стекло, — там ты сможешь утолить свой голод. Я пришлю за тобой прислугу, они приведут тебя в порядок и проводят в обеденный зал. И прошу тебя, не смей их есть. Ты все же не дитя, и сможешь держать себя в руках.
С этими словами он так же, как его сын, распался в клубах вязкой тени и улетел прочь. Показушник. Похоже, я опять обрел кров на птичьих правах, и все вокруг хотят что-то мне дать, не требуя ничего взамен. Так не бывает. Ну что же, если я останусь у кого в долгу, я отплачу сполна. Клянусь Кровью.
Глава 16. Чумной пир
Как ни пытались слуги превратить меня в нечто похожее на человека, у них ничего не вышло. От пудры щипало в носу, а наряд Хелмадры не желал отпускать мою плоть, словно вцепившись в нее крючьями. Никогда не доверять магам и слепым вестиариям. Новое правило в этом чертовом мире.
Тихо проворчав что-то себе под нос, служанки все же смыли с меня все мерзкие дамские раскрасы, пытаясь не касаться руками моих губ. Нянчились со мной, словно с младенцем, разве что для них я был не капризным дитем, скорее любимым зверьком их хозяина, которого стоит холить и лелеять, если не хочешь остаться без пальцев и получить плетей.
По дороге в зал мне встретились два десятка сородичей, каждый из них кланялся мне, скрывая в сумерках фонарного света свои усмешки. Воистину, я смешон. Где это видано, чтобы у вампира на ходу седели и выпадали клочки волос? Проклятый дурман спас мне жизнь, и теперь начинал брать свое. Трое подобных мне молодых сородича сочувственно кивали, пытаясь укутаться в тяжелые одежды, словно они могли согреть их холодные тела. На девушку, с ног до головы увешанной фальшивым мехом, и вовсе было страшно смотреть. Старуха с девичьим телом, увешанная золотом и блуждающая словно в тумане, зажав в иссохших губах длинную, пахнущую Лунной Пылью трубку.
Наконец сквозь бесконечные коридоры, уставленные пыльными доспехами и заполненные гостями и челядью, предо мной раскрылись огромные двери из окаменевшего, почерневшего от времени дуба. Яркий свет полоснул по глазам и десятки смеющихся,
