тоже ведь, не просто так, наверное? Тоже не просто так?
– Ты чего замолчал? – Прошептала Вера. – Поговори со мной Самсон. Ну, пожалуйста, поговори, тихо мне так.
– Да-да, Верунь. Задумался я что то. Тебе ведь тоже Храмовник грезился.
– Нам уже давно видения всякие в голову лезут. И нору мы с тобой правильную нашли. Про шахту тут и говорить нечего. Ландгрувер помог. И поклон ему низкий за это. А вот нора, в которую я тебя спрятал. Почему там уголь оказался и катализатор, и нары крепкие и дверь не шаткая? А?
– Да уж. – Рассеянно отозвалась Вера. – Самсон! А Самсон! А Ландгрувер говорил, что на этой платформе выше, чем на двадцать уровней подниматься нельзя.
– А почему это? – Оскорблено поджал я губы. Ландгрувер конечно молодец. Тут и говорить нечего. Но, уж как, то совсем не правильно получается. Вроде как мы не сами на Крышу идем, а за ручку нас ведут. Всем Городом ведут за ручку.
– А он сказал, что за двадцатым уровнем уже на этой платформе ехать опасно. Может, сломается она там, может, перекрытия развалились, и с нее не слезть. Почем я знаю, Самсон? Это ты у нас такой умный! Ты же все знаешь! Вот и разберись почему?
–Ну, вот опять. – Я поежился не хорошо.
– То, дурак, то умный. То любимый то противный. Логики же никакой. Никаких же выводов не сделаешь. Ну, совсем никаких.
– Нужно половину разговора выбросить, а про другую – думать. Или нет. Не так надо. Надо все замешать и какую-то половинку найти.
– Вот можно посчитать сколько раз она мне сказала, что я хороший, а сколько раз сказала, что я плохой. И если я хорошим буду больше чем плохим, значит, я совсем-совсем хороший.
– Можно так? Можно, наверное, но вот как быть, если она говорит, что я плохой, но думает, что я хороший?
Платформа, едва слышно поскрипывая несла нас вверх. Через глухие, едва просматриваемые провалы уровней, через развалившиеся переходы с одного уровня на другой, через перекрытия и бетонную мешанину балок и железа.
– Самсончик… – Прошептала Вера. – Ты что? Обиделся?
– Что, Верунь? – Не понял я.
– Ты обиделся. Я не нарочно. – Вера шмыгнула для убедительности носом.
– Да ничего я не обиделся. Задумался я просто. О тебе задумался, о Ландгрувере задумался. О вас о девчонках. О том, какие вы странные и необычные бываете.
– Это кто бывает? – Насупилась Вера. – У тебя кто-то кроме меня уже бывает?
–Нет, конечно – совсем удивился я. – Кому же тут кроме тебя быть то?
–Так да или нет? – Наступала Вера.
– Да нет же! Конечно же – нет! Никого у меня нет кроме тебя!!!
– Ну и ладно – Легко согласилась Вера, и отошла к перилам.
– У-у-у-у… – прогудела она в шахту весело. – У-у-у. – Вернулось эхо.
– А я Самсона люблю-у-у-у. – У-у-у… – Снова гуднула бетонная труба.
– Ну и пусть себе балуется.
– Она, то маленькая то большая, то взрослая, то совсем ребенок. Пусть балуется мне так легче о своем поразмышлять.
Я подошел к стойке с Ключом и стер рукавом тонкую пыль с окошечка с цифрами.
– Двести шестьдесят пять, двести шестьдесят шесть, восемь, девять… Двести семьдесят… – Белые цифры на черных колесиках ползли неторопливо выползая из-за одного края окошечка и пропадая за другим.
– Если Ландгрувер правду говорил, то мы еще так с полчаса прокатимся, а потом и в правду выходить надо. Дальше пешедралом.
– А что сделаешь? А ничего не сделаешь? Изгоям на то ноги и даны, чтобы ими ходить, а не на подъемниках ездить. Пешочком пойдем. Здесь уже Вера ничего плохого про меня сказать не сможет.
– Если пешком идти, так против меня мало кто устоять сможет. Я же Город вдоль и поперек. Я же его лучше Землероев знаю. Каждую щель выползал. Каждый коридор.
– А, вот совсем, наверху не был еще. И чего это я за Тимом пошел? Сидел бы я сейчас в своем каменном мешке. Перебирал бы вещички разные, интересные, мечтал бы, о чем ни будь.
– Ага! – Кольнуло в затылке. – Ты бы у распределителя свою пайку получал бы, а Тимоша с Верой от голода и холода на верхних уровнях погибали. Они на Крышу шли! А ты бы у реакторов грелся да байки Гаста слушал.
– Противно это все. Противно. Правда, противно, жуть какая.
– Вот если бы я не пошел так и жил бы дольше. Коросты этой на спине не было бы.
Я шевельнул плечами. Онемела уже половина спины. – Быстро растет зар-р-р-раза! – Я в сердцах пнул стояк перил. Железное кольцо загудело как хороший колокол.
– Самсончик! Ты чего? – Испуганно вскинулась Вера. – Мы что? Мы приехали уже? – Я посмотрел на окошечко с цифрами.
За край окошка медленно уползала шестерка третьего десятка.
– Еще четыре уровня. Может быть пять. Все не ногами бетон подметать. Где двадцать там и двадцать один. Правильно? – Я повернулся к Вере.
– Правильно-правильно! – Закивала она часто.
– Через уровень на подъемнике это не пешком. Тут раз и готово. А пешком можно целый день мотыляться.
– Можно… – Согласился я и выключил рубильник.
Платформа звонко крякнула и остановилась напротив черного провала уровня.
– Совсем маленькая скорость – это на месте стоять! – Обрадовалась Вера и захлопала в ладоши. – Ты играешься? Самсон!
– Нет, Веруня… Нет… – Посмотрел на нее и истаяла тоска и обида. Истаяла, словно ее и не было вовсе. Скачет передо мной счастья кусочек, а я глупый и не замечаю его совсем.
– Вспомни, Верунь, что Ландгрувер про Крышу говорил. Она какая?
– Крыша, какая? – Вера округлила глаза.
– Ну, да… – Пожал я плечами виновато. Никак у меня в голове не укладывалось, что самые простые вопросы для женщин могут показаться самыми сложными и наоборот.
– Или Ландгрувер или Тим или кто ни будь, тебе про Крышу рассказывал?
– Ну, конечно! – Улыбнулась Вера. – Изгои про Крышу с рождения знают. И ты ведь тоже знаешь!
– Ну! Так какая она Крыша?
– В смысле?
– Ну, плоская, круглая там и вообще… – Я наморщил лоб. – Вот если она плоская, то нам еще и еще по уровням топать, а если она круглая… Ну, как холмик из которого потом Землерой выползает, то нам можно и не подниматься.
– Можно просто вдоль уровня идти и идти пока мы в крышу-стенку не упремся, а там может быть, и проход найдем. – Теперь Вера наморщила свой лобик. Оба пальчика указательных к вискам приставила. Думает.
– А, наверное, холмиком, Самсон. – Вот, те «на»! «Наверное, холмиком»
– А почему? – Спрашиваю.
– Ну, так… Кажется
