— Я скоро буду, извини. Не могу говорить, — скороговоркой произнес я и положил трубку.
— Кто это? Меня ищут? — перепуганно спросила она. — Ты им не скажешь?
— Да перестань, ради бога! — повысил я голос.
Она замолчала и забилась в угол машины.
Дома я заставил ее принять душ, выпить немного коньяка и чашку крепкого кофе.
С тех пор как я забрал ее с площади, прошло минут тридцать. Мой телефон зазвонил вновь. Это опять был Храповицкий.
— Ты что, издеваешься надо мной? — ядовито начал он.
— Я уже еду! Еду! Потом все объясню. — Я опять положил трубку.
— Почему ты думаешь, что это сделал губернатор? — спросил я Свету. Ее лицо чуть порозовело. Она стала приходить в себя.
— А кто же еще! Кому, кроме него, это было нужно делать сейчас? Он же не воевал ни с кем!
И она, наконец, разрыдалась. Плакала она тяжело и надрывно. Видимо, накопившееся в ней за эти часы напряжение искало выхода и выплеснулось. Я не пытался ее успокаивать, надеясь, что слезы принесут ей облегчение.
— Гад проклятый! — речитативом повторяла она, всхлипывая. — Человека убил. Всю жизнь мне сломал.
Через несколько минут ее мысли внезапно приняли новое направление.
— Я ему отомщу! Пусть что хочет со мной делает! — Глаза ее зажглись ненавистью. — Я все расскажу. Я в Москву поеду, в Генпрокуратуру. У меня тетка в Москве живет. Я журналистам интервью дам. Здесь побоятся, а в Москве напишут!
Сейчас она уже больше походила на себя. Я поднялся.
— Мне пора ехать. Меня ждут на работе. Я оставлю тебе охранника с машиной. Он перевезет тебя отсюда на одну квартиру. Это моя квартира. Я давно там не живу, но все необходимое там есть. Два раза в неделю туда приходит домработница. Вот деньги. Купите какой-нибудь еды по дороге. Если что, звони мне оттуда с домашнего телефона. Сегодня я, наверное, не смогу появиться: занят допоздна, да и тебе лучше выспаться. А завтра с утра я тебе позвоню. Трубку можешь брать смело, потому что, кроме меня, туда звонить некому.
Я потрепал ее по плечу, погладил по голове и вышел, оставив с ней Николая, на которого в этом случае можно было положиться.
3
В кабинете у Храповицкого сидел Савицкий.
— Где тебя носит! — закричал Храповицкий раздраженно, едва я открыл дверь. — Сроду тебя не найти, когда ты нужен! Ты слышал, что творится? Мне уже позвонил весь город, включая губернатора. Похоже, Кулакову пора сливать воду. Предупреждали дурака. Надо было с нами договариваться. Егорка только что не прыгает от восторга. Кстати, что там у тебя с Черносбруевым?
— Я, пожалуй, пойду, — деликатно кашлянул Савицкий, поднимаясь.
— Да, я вас вызову. Так за что же ты обидел нашего бедного мальчика? — По блеску в глазах Храповицкого, по отрывистому тону и быстрым движениям, я видел, что он горит охотничьим азартом. Он чувствовал близость последнего выстрела. Он слышал запах крови, спешил по следу и готовился добивать. Я по опыту знал, что переубедить его в таком состоянии невозможно. Зато вывести из себя ничего не стоило.
Я попробовал сосредоточиться и зайти с фланга.
— Володя, а ты не думаешь, что Синего убили по приказу губернатора? — спросил я вкрадчиво.
— Егорка? Заказал Синего? Ты серьезно? — Храповицкий посмотрел на меня с веселым недоумением.
— А что тут невероятного? Он же пообещал…
— Да. В среду. А в четверг ночью Синего уже не стало. Ни один человек не провернет такое за сутки. Бандитов у него в близком окружении нет. Отдать такой приказ ментам он никогда не решится. Да брось ты! Мы оба знаем Егорку. Он хвастун, павлин. Воровать, выпендриваться, на подчиненных ужас наводить — это в его характере. Но отдать приказ об убийстве? Да никогда! Разговаривая со мной по телефону, он радовался как ребенок. Двух зайцев одним ударом! Человек, который только что убил, так себя не ведет.
— Но кто-то же Синего убил! — настаивал я.
— Андрей, он бандит, — внушительно произнес Храповицкий. — Точнее, был бандитом. Потому что сейчас он всего лишь бездыханный труп. Он с кем-то враждовал, у кого-то что-то отнимал, в кого-то стрелял. Вся его жизнь — война. Рано или поздно они все так кончают.
— А что говорит Савицкий?
— Савицкий говорит, что тело нашла какая-то парочка. Возвращались домой из ночного клуба. На машине. Как водится, пьяные. Заехали на пустырь, возле новостроек. Зачем, не говорят. Надо думать, чтобы заняться любовью. Сначала увидели джип с выключенными фарами. Очень удивились, потому что такие машины на пустырях не бросают. Подобрались поближе и чуть не наехали на тело. Два ножевых ранения: в живот и в сердце. Одно смертельное. Скончался на месте. Следов не обнаружено. Опросили всех в округе. Вроде бы кто-то видел часов в двенадцать какую-то машину. Кажется, „девяносто девятую“. Номеров, естественно, не запомнили. Типичное заказное убийство. Бандитские разборки.
— Не типичное! — не сдавался я. — Бандиты обычно стреляют.
— Бандиты убивают, — веско возразил Храповицкий. — И делают это по-разному. Следов драки нет. Это означает, что он знал человека, с которым встречался. И не опасался его. Свою братву он с собой не взял, хотя обычно, они только что не спят скопом. То есть доверие было полным. Явно это кто-то из своих. Да и какое нам, строго говоря, дело? Сейчас это уже не важно. Важно, что будет с Кулаковым. А что с ним будет, мы оба знаем.
— А если это Пономарь? — Я был в отчаянии и цеплялся за все, что подвернется под руку.
— Исключено. — Храповицкий уверенно покачал головой. — Пономарю после ссоры на „стрелке“ нужно ехать к Ильичу и о чем-то договариваться. Я, кстати, изучил все документы по этой сделке с азотным заводом, мне Савицкий их добыл. Там очень любопытная картина получается. Но об этом потом. Короче, Пономарь не стал бы так действовать. Ни по бизнесу, ни из мести. Побоялся бы. Да и любой бы побоялся. Все-таки это Ильич. К тому же Синий ни за что бы не подпустил к себе людей Пономаря. Но даже если это Пономарь, хотя, заметь себе, я не верю в это ни секунды. Но пусть это Пономарь. Что это меняет для нас?
— Значит, ты твердо настроен публиковать эти фотографии? — спросил я напрямую.
— Если враг не сдается, его уничтожают, — жестко усмехнулся Храповицкий. Его черные глаза недобро блеснули. — А фотографии, кстати, занятные.
Я только сейчас заметил, что перед ним лежат те же ксерокопированные снимки, которые я видел у Черносбруева.
— Качество отвратительное, — вздохнул Храповицкий. — Ничего не разобрать. Девочку, главное, не видно. Но, похоже, что очень даже интересная. Я бы, пожалуй, не отказался.
Я понимал, что остановить его не в моих силах. У меня оставался последний шанс.
— Володя, — попросил я. — А можно их не публиковать? Ради нашей дружбы?
