Кира отрицательно покачала головой, мокрые каштановые пряди хлестнули ее по лицу, и она тотчас принялась отжимать их такими движениями, будто доила.
– Нет, вряд ли. Это далеко. Да и не приглядывалась я.
– А как он был одет, ты ведь могла запомнить?
– В спортивный костюм, кажется… А чего это ты так всполошился? Родственник, что ли, помер? Одинокий бомж случайно напился яду…
Я смотрел на наивное существо, лежащее в тихом прибое.
– Случайно, девочка, ничего не происходит. Особенно на этом берегу.
* * *
«Труподелы, ублюдки, – мысленно думал я, – специалисты по убийству тихих пьяниц. Они разошлись, почувствовав свою безнаказанность. А я невольно стал предвестником смерти. И все происходит по одному сценарию: сначала распиваем бутылку, затем моего собеседника развозит до откровенности, а в скором времени я узнаю о его смерти… Сухой закон! – крутил я в мыслях какую-то ахинею. – Первым делом объявляю для себя сухой закон. А вторым делом, вторым делом…»
Я остановился на повороте. Дорога, уходящая вправо, к морю, вела к моей даче. Со дня отъезда Анны я там почти не появлялся. Ноги неожиданно сами понесли меня к морю, где на крутом обрыве стояла четырехгранная Портовая башня, увенчанная площадкой наблюдения, ручьями пересекались узкие дорожки с млеющими от тепла, запаха хвои и безделья отдыхающими и звучали мелодичные перепевы, доносящиеся почти из каждого фанерного домика, спрятанного в тени плотных зарослей.
Сердце мое наполнилось тоской, когда я открыл калитку и зашел во дворик. Всю степень своей неудачливости я прочувствовал только сейчас, когда увидел темные, наглухо закрытые окна комнаты, где жила Анна, ржавеющую от влажного морского ветра проволоку, протянутую под виноградником, на которой обычно во второй половине дня висело черное с красными розами пляжное полотенце Анны и по этому признаку я наверняка знал, вернулась она с моря или нет.
Терзая себя самоуничижением, я сел за стол, покрытый изрезанной клеенкой. «Неудачник! – еще раз пнул я себя. – Возомнил себя гениальным сыщиком и взялся за дело, которое требует более выдающихся умственных способностей, чем мои. Вслед за убийством Милосердовой последовало еще два, и мне кажется, что я все больше удаляюсь от истины. Дима Моргун играет со мной в догонялки-прятки, пугает черным платком, господин Витя Гурули откровенно смеется по поводу моего счета в «Милосердии», милиция закрывает дело за отсутствием состава преступления. Все складывается замечательно! Плюс к этому от меня уходит Анна – сначала к моему лучшему другу, а потом вообще куда-то за пределы полуострова. Что ж, правильно сделала, что ушла. От таких самоуверенных типов вроде меня уходить нужно как можно быстрее и как можно дальше».
Да-да, я подвержен меланхолии. Она хватает меня за горло обычно тогда, когда я не нахожу выхода из сложного положения. Ловушка или тупиковая ситуация придает силы только суперменам из американских боевиков. Я же в отличие от них нормальный человек, к тому же русский. Мне просто физически необходимо посыпать голову пеплом, взвести курок и приставить ствол к виску или просто хорошо выпить. Потом я следую совету некоего древнего мудреца и делаю нечто дерзкое, нелогичное, иду совсем не в ту сторону, куда шел раньше, или начинаю разрабатывать совершенно идиотскую гипотезу. Как ни странно, эти реанимационные мероприятия, к которым я не раз прибегал, выводят меня из кризиса в два счета.
Слабо помню, как я очутился на пляже железнодорожников и, переступая через тела, стал искать Лешу, словно потерянную вещицу. Я опознал его по рыжей шевелюре, волнами опускающейся на затылок и шею, подобрал его и, несмотря на то, что Леша оказывал вялое сопротивление, потащил к раздевалке.
– Мы срочно едем в Симферополь! – объявил я ему.
– Я не хочу в Симферополь, – ответил Леша, показываясь над перегородкой. – Это шумный и пыльный город. Он мне надоел.
– Ты кое-что понимаешь в медицине, – отпарировал я. – Будешь растолковывать мне сложные термины.
– Я ничего не понимаю в медицине, – сделал Леша неожиданное признание и вышел из раздевалки, застегивая на шортах ширинку. – Единственное, что я умею, так это сделать людям так, чтобы не было очень больно.
– Это то, что надо! – Я взял его под руку и потащил по дорожке на крутой подъем, где на асфальте крупными буквами было написано: «СТОЙ! ОДЕНЬСЯ!» – Я раздобыл адрес патологоанатома, который производил вскрытие Милосердовой и делал по этому поводу заключение. Он может рассказать нам много любопытных вещей.
Леша помрачнел. Срываться, как по тревоге, с пляжа, где плещется теплое море и вокруг визжат оголенные девушки, ехать в душном автобусе в Симферополь, а потом слушать любопытные вещи из уст патологоанатома – все равно что эпизод кошмарного сна после сильной попойки. Должно быть, сейчас Леша мысленно проклинал тот день и час, когда познакомился со мной, и трижды – тот роковой момент, когда дал согласие помогать мне в моей работе. Но я тем не менее был настроен решительно, и уже через полчаса мы, стоя (сидячих мест уже не было), тряслись в междугородном автобусе.
Глава 21
По пути случилось одно неприятное событие, которое едва не поломало все мои планы. Внезапно Леша стал закатывать глаза и оседать на пол. Я едва успел его подхватить, иначе он свалился бы под ноги пассажирам. Он мешком висел на моих руках, и, в то время как я кричал водителю, чтобы он остановил, ни один человек не уступил моему несчастному другу место.
Наверное, не надо объяснять, как сильно я перепугался. В голову полезли совершенно абсурдные мысли, что вот теперь пришла очередь Леши, что он смертельно отравлен и непременно умрет на моих руках. Я вместе с каким-то пенсионером выволок его из автобуса, положил на сухую траву и стал размахивать над безжизненным лицом друга платком.
– Воды! – кричал я неизвестно кому. – Дайте воды и нашатырь!
Водила автобуса, сволочь, предупредительно поигрался дверями, закрывая и открывая их, затем плавно тронулся с места и покатил дальше, оставив нас с Лешей помирать. Когда облако пыли рассеялось, рядом с нами, словно ангел, появилась бабуля в белом платочке с зеленой бутылкой, заткнутой пробкой из скрученной газеты. Она налила воды в свою ладонь и тряхнула рукой над лицом Леши. Тот сразу вздрогнул, вздохнул и открыл глаза.
– Ничаво! – удивительно приятным голоском сказала бабуся и рассмеялась. – В обоморок шляпнулси! Перягрелси-перякупалси! Эта бываить! У таку жару усе падають!.. Попей, попей водички!
Я придерживал Лешу под голову, а он слабыми глотками пил воду из горлышка и сопел носом.
– Что со мной? – глухим голосом спросил он. – Где мы?
– Ну, дружочек, – ответил я, хватаясь за сердце, – ты меня невротиком сделаешь. Хоть бы предупредил, что голова кружится и душно. А то без всякой подготовки – хлоп! – и готов. Я грешным делом подумал, что… Да ладно! Что было, то прошло. Встать можешь?
Леша кивнул, ухватился за мое плечо и приподнялся с земли.
