Дом Шторма кажется мне похожим на тюрьму — только колючей проволоки не хватает и напряжения. Но как только ворота открываются, я смягчаюсь и меняю свое мнение. Ведь стоит мне скользнуть хмурым взглядом по территории, как цепляюсь за небольшой, но очень уютный садик с детскими качелями, игровой площадкой и песочницей. Прекрасный оазис для маленькой принцессы.
Проглатываю улыбку умиления и возвращаю себе строгость — не время и не место для того, чтобы растекаться лужицей. Вадим Шторм с женой могут выставлять себя хоть сто раз идеальными родителями, но настоящая мать Али — я! Мою дочь украли, коварно и подло.
— Вы кто? И к кому? — заслоняет обзор огромный, мощный «шкаф» с рацией в руке.
Мужчина небрежно берет меня под локоть и в сторону отводит, потому что из двора выезжает белый автомобиль. Именно для него были распахнуты ворота. Я же, рассматривая особняк, не успела даже Вадиму позвонить, чтобы предупредить о том, что я уже на месте.
— Снежана, — высвобождаю руку из грубой хватки охранника, а тот зажимает кнопку на рации. — Я…
Договорить не представляется возможным, потому что машина притормаживает рядом со мной. Стекло со стороны переднего пассажирского места опускается — и из салона выглядывает рыжеволосая женщина. Подается вперед, облокотившись о край дверцы, и снимает солнцезащитные очки, которые носит, скорее, как стильный аксессуар. В разгар осени можно обойтись и без них. Но, видимо, жена Шторма, а это именно она, иного мнения.
— Вадим нанял новую кухарку? Или уборщицу? — оценивающе скользит по мне зеленым, как у ведьмы, взглядом. — Наконец-то, — выдыхает надменно, но с заметным удовлетворением. — А то заладил одно и то же, что не допустит посторонних людей в дом к годовалому ребенку, — делает сложный вираж крашеными бровями.
Внутренне соглашаюсь со Штормом: я бы тоже к дочери кого попало не пускала. И тут же осекаю себя. Мне предстоит бороться с ним за Алю, а его осторожность может все испортить. Значит, придется доказать Вадиму, что я не посторонняя, и завоевать его доверие. Сердце неприятно екает от этой мысли, словно я запланировала что-то мерзкое, но я отвлекаюсь на жену Шторма.
— Максим, проведи ее в дом и покажи фронт работы, — обращается она к охраннику и взмахивает рукой, отчего я вскипаю.
— Нет, я… — не сразу могу выдавить из себя это слово, особенно, когда до жути хочется вцепиться в рыжие космы фальшивой мамы. Но я беру себя в руки. — Я няня. Для Алины.
— А-а, няня, — разочарованно тянет и надевает очки. — Ну, удачи, — хмыкает, будто меня в пасть к тигру кидают.
— Снежана — моя помощница, — гремит грозный голос, от которого Лена заметно вздрагивает. — Которая любезно согласилась присмотреть за Алей.
Я реагирую спокойно. Неторопливо поворачиваю голову на звук и наблюдаю, как к нам стремительно мчится Вадим. Охранник успел его предупредить? Или он сам меня заметил?
— А ты, Лена, разве не опаздываешь в аэропорт? — с угрозой бросает своей жене, и та сразу же подает знак водителю. — У меня все еще есть время передумать, — Шторм останавливается рядом со мной, сложив руки в карманы.
Подумав, делает шаг вперед, оказываясь таким образом между мною и Леной. Будто заслоняет меня. Но я запрещаю деструктивным мыслям поражать мой разум.
Разборки мужа и жены меня не касаются. Они — семья. Как там говорят? Одна сатана? В точку! Я здесь лишняя.
— Уже уезжаю, зай, — щебечет Лена. На мгновение кажется, что я слышу недовольный рык Вадима, но лица его не вижу, поэтому не могу распознать истинные эмоции.
Судя по тому, как стремительно жена прячется в салоне, Шторма она действительно испугалась.
— Так, не обращай внимания, — оглядывается на меня босс и даже некое подобие улыбки мне посылает. — Она… своеобразная. Но мы свободны от нее на всю неделю, — говорит в свойственном ему шутливом тоне, но я чувствую, что он зол. — Проходи в дом. Я сейчас, — приближается к охраннику, чтобы проинструктировать его насчет меня.
Ступив на выложенную декоративным камнем дорожку, я оборачиваюсь. Потому что вдруг понимаю, что не сказала Вадиму ни слова и даже не поздоровалась. Заставляю себя хотя бы улыбнуться. Хоть лицемерие и стоит мне колоссальных усилий.
Однако Шторму моих жалких попыток хватает. Его лицо проясняется, а карамельный взгляд теплеет. Слабые солнечные лучи пробиваются сквозь тучи — мягкий свет отражается в глазах Вадима, подчеркивая необычный оттенок. Радужка играет оранжевыми всполохами — и у меня начинает гореть в солнечном сплетении.
Ведь такой цвет я впервые увидела у Риты. А потом…
Все эти дни я не понимала, почему тону в глазах чужого мужчины, не знала, что не так с взглядом Шторма. Отгоняла от себя странные мысли и чувства, старалась обрывать любой зрительный контакт, потому что он дезориентировал меня. И только сейчас я осознала причину, будто убрала какой-то внутренний блок.
Но это невозможно. Просто бред!
С другой стороны…
Когда мы с Антоном выбирали донора в клинике ЭКО, то озвучивали свои пожелания: голубые глаза, светлые волосы, группа крови, как у меня или у мужа. Чтобы ни у кого даже подозрения не возникло, что он не отец.
Но в итоге… Родилась темненькая Ритка с непонятно откуда взявшейся третьей положительной и невероятным, волшебным взглядом.
И Аля…
Резко разворачиваюсь, чтобы Вадим не заметил моей растерянности, и шагаю к крыльцу. Преодолев ступеньки, захожу в особняк — и тут же захлопываю за собой дверь, будто хочу отсечь все, что осталось там, за порогом. Упираюсь спиной в резную деревянную поверхность — и зажмуриваюсь до белых звездочек.
— Господи, только не это, — молю я, едва сдерживая слезы. — Что же мне делать теперь?
Боль притупляется и все становится второстепенным, когда я слышу лепет моей малышки. Тихий, доносящийся издалека, сквозь приоткрытую дверь на втором этаже. Едва различимый, словно Аля болтает во сне. Но ее голоса достаточно, чтобы мое тело, будто в воздушном пузыре, поднялось наверх.
Ступаю осторожно, толкаю дверь бесшумно. И замираю на пороге, с улыбкой глядя на малышку в детской кроватке.
Аля непривычно медлительная сейчас, расслабленная. Лежит в обнимку с плюшевым котом, точнее, прямо на нем, используя вместо подушки, и глазки потирает. Ее кроватка вплотную придвинута к двуспальной постели, которая завалена игрушками, детскими вещами. На шикарной белоснежной спинке из резного дерева — слабые следы фломастера. Вспоминаю Вадима, разрисованного, как индейца, и хронология событий того утра выстраивается в моей голове. Не замечаю, как из груди вырывается смешок, но тут же ругаю себя за это. И расстраиваюсь.
Я бы хотела оборудовать детскую подобным образом. Но с Антоном, который на дух Риту не переносил, как я теперь осознаю, это невозможно было бы.
— Доброе утро, Алечка, — стараюсь говорить негромко и нежно.
