– Хорошо, – проговорил Джордан; казалось, он не имел ничего против того жеста собственницы, с которым Фелиция взяла его за руку и повела к гостям.
Джини смотрела, как они уходят, и при виде Джордана вдвоем с Фелицией отчаяние наполнило ее сердце. Они такая подходящая пара! Фелиция умеет предвосхитить все его желания и удовлетворить их. Фелиция знает, как помочь его карьере. И его успех не пугает ее. Фелиция упивается всем, чего так боится Джини.
Не важно, как пылко Джордан говорил, что любит Джини, а не Фелицию, Джини все равно не верила ему до конца, ведь она не верила в себя.
Джини опустила глаза на изысканные цветы в коробочке, но радость от его подарка исчезла.
В конце концов, стоило ли придавать этому такое большое значение? Он сделал бы тот же романтический жест в отношении любой женщины.
Джини медленно оделась, приколола орхидею на открытое белое платье и вышла в солярий, откуда была слышна музыка и смех в саду.
Прием начался без нее. Интересно, кто-нибудь заметил бы ее отсутствие, если бы она так и осталась в своей комнате?
Когда Джини наконец спустилась вниз, прием шел своим чередом. Дом ослепительно сверкал от движущейся массы гостей в искрящихся нарядах. Фелиции и Джордана нигде не было видно. Джини, не узнанная никем, прошла через толпу людей в гостиной и проскользнула в нишу, скрытую кущей деревьев. Из своего уголка она могла наблюдать за танцующими.
Вдруг рядом раздался тихий голос Джеймса Сторма:
– Прячетесь, Джини?
Она повернулась с виноватым видом. Неужели это так заметно? Легкая светлая шаль, которую она накинула на плечи, упала на пол. Джини следила за тем, как Джеймс наклоняется, поднимает шаль и накидывает ей на плечи.
– Не убегайте только потому, что появился я. – С этими словами он вынул пачку сигарет, встряхнул ее и предложил сигарету Джини. Она отказалась, а он закурил. – Меня преследуют две актрисы, прочитавшие сценарий моего следующего фильма, – объяснил он.
– А я уже решила, что вы появились здесь из братского сострадания.
Джеймс рассмеялся:
– Едва ли. Удивляюсь, как это Джордан до сих пор еще не просветил вас в отношении меня.
– Он попробовал.
– Братское сострадание не принадлежит к числу моих добродетелей.
В это мгновение музыка замолчала, потом забили барабаны. Это началась одна из самых популярных песен Джордана, полная страстных ритмов. Вспыхнул прожектор, и в его свете Джини увидела Фелицию в сверкающем черном платье. Она вела Джордана за руку в центр танцевальной площадки. Он не сопротивлялся, заглушая смехом слова белокурой женщины, необычайно соблазнительно двигавшейся в облегающем платье под звуки барабанов. Вокруг них собрались аплодирующие зрители, и только тогда Джордан тоже начал танец.
Они составили потрясающую пару, оба танцевали превосходно. Все в зале перестали разговаривать и смотрели только на них. Джордан двигался с грациозностью пантеры. Фелиция казалась вихрем сверкающих блесток, пытающимся заворожить его. Она приблизилась к нему и взялась за конец его галстука. В ее глазах можно было прочесть соблазнительное приглашение.
Джини не могла не заметить, как прекрасно они танцуют вдвоем. Точно так же она не могла не заметить, как понимающе поднимались брови у многих присутствующих. Она почувствовала, что душа ее умирает.
Песня звучала бесконечно. Или это только чудилось, что они вечно танцуют в таком сумасшедшем, неистовом темпе? Неожиданно танец прекратился, и Фелиция замерла в объятиях Джордана, ее белокурые волосы золотистым дождем разметались по его плечам.
– Не стоит так переживать, Джини, – мягко заметил Джеймс. – Каждый год Фелиция в луче прожектора танцует с Джорданом. Это традиция.
Джини только хмыкнула в ответ. Как же она может жить в этом мире, где регулярно происходят подобные представления и о них не нужно беспокоиться?
Спустя несколько мгновений Джеймс заговорил, взяв ее руку в свою:
– Деточка, все это сыграно на публику. Там нет настоящих чувств. Только это нужно Фелиции. Но Джордану этого мало. Неужели вы не понимаете? Ей нужен Джордан-знаменитость. Ей надо, чтобы ее видели с ним, чтобы ею восхищались, ей завидовали и говорили о ней. Вы же любите Джордана-человека. Вы не хотите демонстрировать своих чувств к нему, они слишком сокровенны. Потому он и хочет, чтобы вы вернулись. Только вы подлинное сокровище в его жизни, вы и его музыка.
Джини глубоко вздохнула и крепко схватилась за его руку.
– Вы очень добры, вы действительно ведете себя как мой брат, Джеймс, признаетесь в этом или нет.
– Никому не говорите, иначе вы подорвете мою репутацию.
– Пусть это останется нашей тайной, – прошептала она, поднялась на цыпочки и коснулась его щеки нежно, как сестра.
В это мгновение позади них раздался холодный голос, при звуке которого голова Джини непроизвольно дернулась.
– Вот ты где, Джини! – Его ладонь легла на ее запястье, как бы утверждая право собственности. Он выдавил улыбку и сказал: – Джеймс, мне нужно было подумать, прежде чем приглашать тебя. Неужели ни одна молоденькая актриса не поймала тебя? – Слова звучали нарочито весело, но Джини знала, он не шутит.
– Спаси Господь, – сухо ответил Джеймс. Он понял намек и оставил их, присоединившись к другим гостям. (Когда через некоторое время Джини увидела его, он, казалось, ужасно скучал. Сладострастная Фона висела на его руке, ни на минуту не закрывая рта.)
Когда Джеймс ушел, Джордан прошептал на ухо Джини:
– Почему ты так задержалась наверху?
От его теплого дыхания у нее зазвенело в ушах. Она вздрогнула, болезненно ощутив, что рядом с ней мужчина, презирая себя за эту уязвимость.
– Я боялась, – наконец ответила она твердо.
Пальцем он коснулся кончика ее носа, и сердце ее затрепетало под его горячим взглядом.
– Боялась? – Его голос был полон доброты. – Наверное, каждый боялся бы в первый раз. Но тебе не нужно бояться.
– Я здесь чужая.
Скованность и холодность ее тона начали выводить его из себя.
– Опять все то же. Ты моя жена.
– Нет.
– Назови день.
– Но, Джордан, это не так просто.
– Для меня это просто. – Он потащил ее за собой на площадку для танцев. Крепко сжимая ее в объятиях, Джордан сдерживал свой гнев. – Ты хочешь заставить меня ждать всю жизнь?
– На нас смотрят, – прошептала она.
Но он только крепче обнял ее, прижимая с такой силой, что ей стало больно. С дрожью она осознала, какую власть над ней имеет его мужественность.
– Пусть смотрят, – пробормотал он, склоняясь над ней.
