откуда мы могли войти на равнину, где и развернулась битва между двумя холмами, было небольшое пространство между вражеским холмом и окружающим лесом, где свободно могли проскочить всего четыре коня. Да, горский командующий вполне мог разместить ловушки и там, но это пространство отлично просматривалось с нашего холма, и при обнаружении проводимых там инженерных работ, Сезар должен был известить меня об этом с помощью костра, а раз сообщения не последовало, то у меня оставалась надежда на то, что план завершится удачей.
Наконец, проём показался перед нами, и я затаил дыхание, крепче сжимая конские поводья. Первая шеренга вошла в проход… и оказалась в низине. Я выдохнул, и вся сотня с небольшим теперь перешла на поле боя.
Открывшаяся пред мной картина поражалась. Огромные людские массы горцев, не сохраняя даже подобия строя, единой кучей пёрли на укреплённый лагерь ларингийцев. Горцев было настолько много, и шли они столь плотно, что, казалось, заполоняли всё пространство пред мною и не имели конца. Десятки, если не сотни горских знамён радели не ветру, и это пугало. Столь великое войско могло сокрушить многих, и даже воины «Красного рыцаря» могли не устоять перед свирепым натиском язычников.
Я посмотрел на епископа. Он поднял копьём над своей головой и описал наконечником круг. Монашеская конница начала перестраиваться, образуя большой клин. Сделали они это столь филигранно и быстро, что я не успел осознать этого, как мы уже скакали вперёд, медленно набирая скорость.
Наше появление в тылу оказалось смертельным сюрпризом для наступающих горцев. Их лучники, двигающиеся позади основной пехоты, опасающиеся ответного обстрела с холма, не имели позади себя прикрытия, ведь их командующий решил победить одним днём и взять лагерь герцогских войск нахрапом.
Топот множества закованных в броню коней был сам по себе страшен, но именно восседающие на них всадники несли смерть. Набрав невероятную скорость, мы врубились в лучников. В последний момент они успели заметить нас и даже выпустить редкие стрелы, но этого было слишком мало для того, чтобы хоть как-то помешать нашей атаке.
Копья всадников пронзали тела горцев, протыкая иной раз сразу по несколько воинов, а кони топтали самых нерасторопных, ломая кости и раздавливая черепа. Мы двигались вперёд, рубя, коля, топча всех и каждого, кто появлялся на наших глазах. Горцы были слишком слабы и трусливы, чтобы хотя бы попытаться сопротивляться. Десятки, сотни тел лежали на снегу, корчась от боли или уже испустив дух. Боевой раж охватил всадников, и они никак не хотели останавливаться, сея смерть вокруг себя.
Бьющиеся на холме герцогские воины, наконец, увидев столь ожидаемую подмогу, рубиться стали в разы усерднее, стараясь обратить всё прибывающих горцев в бегство, и это у них получалось благодаря той неразберихе, царившей в рядах язычников, и нашей неожиданной атаке. Вновь это показывало необходимость дисциплины в войсках и полноценной тактики.
Но даже наш неожиданный натиск не мог быть вечным. Мы откатывались и атаковали, атаковали и откатывались. С каждым нашим нападением на снегу оказывались десятки, если не сотни язычников, но и наши ряды сильно проредили. От сотни уже не хватало четверти, а часть оставшихся была ранена. К тому же, часть ватанийцев смогла выйти из боя и теперь перестраивалась, желая хоть как-то перехватить наш отряд. Вот только врага они себе выбрали непосильного.
Следующие несколько часов превратились в кровавую бойню. Холм быстро обрастал кучами трупов, распространяющих тяжёлый запах крови по воздуху. Теперь, когда язычники лишились своего основного преимущества в виде подавляющего количества стрелков, которые рассеялись по всему полю, всё зависело от пехоты, а пехота была у герцога крепкая. В добавок, он приказал своим рыцарям спешиться и сражаться в первых рядах, вместе с остальными пехотинцами. Сам Кловис от битвы не уклонялся и, вместе со своей охраной, принимал удары противника, подбадривая остальных воинов.
Монастырской коннице позже пришлось очень и очень тяжело. После нескольких атак на пехоту, им пришлось столкнуться и с горской конной знатью, вознамерившейся положить конец нашим тыловым приключениям. В следствии своих военных традиций, горцы применяли кавалерию как вспомогательные войска, тем более что в горах и их лесах достаточно сложно было обучать конницу. Монастыри же, следуя западным ценностям рыцарства, опирались на тяжёлую конницу как на основной ударный кулак, а потому, хоть и с большим трудом, но они смогли разделаться со столкнувшимися с ними ватанийцами.
К четвёртому часу битвы исход стал, наконец, решён. Центральная баталия, в которой бился и одновременно управлял сам герцог, смогла пробиться через центр войска горцев, как бы разрезав то на две части. Ватанийцы, несущие очень большие потери в этой яростной сече, во множестве стали отступать, попадая на копья монашеской конницы, которая продолжала биться, не взирая на потери и усталость.
Медленно, но, верно, три герцогских малых баталии смогли сначала окружить правый фланг язычников и вырезать почти всех бьющихся там воинов, после чего развернуться и повторить то же самое с левым флангом, который, однако, бился до последнего, поскольку там воевали самые опытные и упёртые горцы, нежелающие отступать.
Победа была достигнута, но потери оказались очень большими, дойдя до двух с лишним сотен человек. Число, для такой грандиозной битвы, небольшое, однако герцогские хронисты считали только знатных людей, и столь большие потери среди дворянства были очень значительны. Такое количество могло означать то, что Орлаёнское герцогство может недосчитаться нескольких знатных семей в полном составе. Потери горцев были в несколько раз больше и точное их количество никто считать не хотел. Кто-то навскидку назвал несколько тысяч раненных и убитых.
Что же касается меня, то успел я сходить только в одну кавалерийскую атаку. В ней же моего коня ранили, хоть и удалось мне заколоть двух ватанийцев. По возвращению он истёк кровью и рухнул в снег, а я же побежал к лесу на краю поля боя. Уже там, пробираясь и скрываясь в лесу, мне удалось вернуться к своему отряду. Правда, тогда бой уже подходил к концу, а меня чуть не застрелили из арбалета, но к ставке я вернулся в добром здравии, даже сохранив снаряжение.
«Кабанья голова» вернулась хоть и потрёпанной, но живой. Почти всех наёмников поставили на левый фланг, где они, в жёсткой схватке, столкнулись с тяжёлой пехотой горцев, не уступавшей в выдержке и профессионализме самым опытным наёмникам. Но здесь большую роль сыграла дисциплина, насаженная в наших рядах за несколько месяцев. Наши десятки бились достойно и умело в первых рядах, но даже так потеряли
