вновь уронил крупную голову на теплые лапы.
И еще одна картина перед глазами: Панов, провалившийся в трещину, медленно вползает на льдину, а Жулька и Пузо, которые только что весело дрались из-за бумажного патрона, притихли и смотрят на нас непривычно серьезными глазами.
И еще: улетая на материк, доктор Лукачев прощается с собаками, обнимает их, гладит не нагладится. Жулька и Пузо ничего не понимают, для них сцена прощания — очередная порция ласки, а в глазах у доктора — печаль.
— Жуленька, Жуля, — говорит он.
И я вспоминаю другую ситуацию, когда доктор этим ласковым обращением благословлял Жульку на подвиг, и она его совершила. Осенью кусок льдины вместе с полосой оторвало от лагеря. Положение обострялось тем, что на отколовшейся льдине остался руководитель полетов со своей группой, и с ними необходимо было установить связь. А широкое разводье уже покрылось тонким льдом, по которому человек пройти не мог — он неминуемо бы провалился. И тогда доктор вспомнил про Жульку. Он присел рядом с собакой, обнял ее и сказал:
— Жуленька, Жуля, ты ведь полярница, надо выручать друзей, понимаешь? Ты должна пойти на ту сторону, больше некому, очень тебя просим, понимаешь?
И Жулька пошла. К ней привязали провод, и она, осторожно ступая, шаг за шагом преодолела разводье, покрытое микроскопически тонким ледком. Связь была восстановлена, и весь день героиню так баловали, что она не без основания задрала свой короткий нос. Было отчего: собаки боятся разводий, чувствуют их издали и добровольно близко к ним не подойдут. Значит, Жулька заставила себя преодолеть инстинктивный страх перед океаном, а победить инстинкт может лишь собака с более совершенной, чем у ее собратьев, духовной организацией, умом. И Жулька действительно очень умна, недаром один из ребят сказал, что "ей даже в глаза стыдно смотреть — они как человечьи, а шкура собачья". Жулька всегда чувствовала, когда она приятна, а когда нужно скромно отойти в сторону; ей можно было рассказывать разные истории, она была благодарным слушателем, смотрела внимательно и вдумчиво.
Меня собаки проводили до самого самолета, ибо каждый их шаг был оплачен куском рафинада. Последние два куска полетели в их симпатичные пасти, когда Саша Лаптев уже высунулся из окна, чтобы крикнуть: "От винта!" Поняв, что больше из меня ничего не выжмешь, Жулька и Пузо с превеликим равнодушием потрусили обратно к лагерю — о, неблагодарные твари! Так что из окна самолета я увидел лишь гордо задранные хвосты…
РЫЦАРЬ МОРЗЯНКИ БЕЗ СТРАХА И УПРЕКА
Люди по своей природе легкоранимы. Часто они не подозревают об этом, считают себя твердыми и волевыми, пока жизнь не обнаруживает в их нервной организации одну брешь за другой. "Ты просто — ты, ты просто — человек", — как сказал поэт, имея в виду приведенное выше обстоятельство. Один человек нежданно для себя открывает, что без табака жизнь теряет все краски, другого повергает в состояние тихого маразма проигрыш любимой команды, а третий впадает в устойчивую меланхолию, когда ничем с виду не примечательное курносое существо высказывает бессмертные лирические мысли не ему, а четвертому, который мечтает лишь об одном: поскорее снять ботинки, жмут, проклятые…
Но ничто так глубоко не ранит человека, как мысль о том, что его забыли. Я знал одного могучего, побывавшего во всяких переделках моряка, который постыдно бросал свою вахту и по пять раз в день вползал, как побитый щенок, в радиорубку — нет ли радиограммки. Он терял аппетит и таял на глазах, засыхал, как дуб без воды, но стал самим собой в ту секунду, когда прочитал: "Все здоровы купила тебе собаку целую твоя Колючка".
Отсюда ясно, что своевременная доставка почты не менее важное профилактическое мероприятие, чем, скажем, прививка от оспы. Если эта мысль приведет к созданию в медицине новой отрасли, я буду вполне удовлетворен. По праву первооткрывателя называю ее почтотерапией.
О радистах писали много, и я не стану повторять общих рассуждении об их благородной работе. Скажу только, что роли радиста на дрейфующей льдине и на судне в открытом море совпадают в деталях: и здесь и там эфир — единственная и, бывает, спасительная связь между горсточкой блуждающих в океане людей и остальным человечеством. Легко понять, что полярники, как и моряки, относятся к радистам с огромным и вполне ими заслуженным уважением.
— Добавьте два момента, и я подпишусь под этой мыслью, — сказал мне Яков Павлович, Яша Баранов. — Уважение — не к личности радиста, а к его работе. Это разные вещи. Я бы не стал уважать человека только за то, что он занимает данную должность. Я бы посмотрел еще, что он собой представляет. Мало ли ослов сидит в креслах красного дерева? И второе: радист на траулере, даже если он сверхвысокого класса, передает по эфиру не выловленную рыбу, а сводки о ней; мы же переправляем на радиоволнах всю добытую на льдине научную продукцию.
Мне повезло: на станции "СП-15" оказались двое известных в Арктике радистов, Яша Баранов и меняющий его на годичной вахте Олег Брок. Многие полярные начальники мечтают засадить в свои радиорубки одного из этих друзей и ради этого идут на всякие хитрости. И вот они один за другим оказались на одной и той же льдине. Старые друзья, больше пятнадцати лет кочующие по Северу, они почти ежедневно встречались в эфире, но уже давно не имели возможности похлопать друг друга по плечам. Все-таки морзянка при всех ее достоинствах не позволяет видеть собеседника, выражение его лица — одним словом, живое общение лучше. Какой подлинный болельщик футбола, имея возможность пойти на футбол, станет слушать его по радио?
Кроме высочайшего профессионального мастерства, Яша и Олег мало чем похожи. Более того — я редко видел столь различных людей. Баранов — флегматичный, коренастый крепыш, с широкой грудью и спокойными серыми глазами, которые кажутся насупленными из-за нависших бровей. Не по возрасту располневший, он медлителен и размерен — до тех пор, пока не садится за рацию. Здесь Яша преображается: кажется, что его чуткие и гибкие, как у виртуоза пианиста, пальцы играют на рации, не делая ни одного лишнего движения. Но сеанс окончен, и в тот же миг Яша словно снимает с себя напряжение: стрелка падает, агрегат недвижен.
Олег — крупный, спортивного склада сангвиник, веселый и шумно общительный, с высоко закатанными рукавами свитера, обнажающими мускулистые руки с мастерской татуировкой. Подтянутый, стремительный парень, энергия которого явно не растрачивается в радиорубке. Так и кажется, что он сейчас наденет боксерские
