имя Аллаха! — заревел Азиз, подняв над головой меч. — Поджигай!
Длинные шесты, обмотанные пучками соломы и тряпками, политыми маслом, вспыхнули по всему центру. Сотни воинов выставили вперед это немудреное оружие, поджидая, когда огромные животные сделают последние шаги, стремясь растоптать строй смуглолицых людей, скалящих белые зубы в злой усмешке. Но слоны весьма умны, и они не любят, когда им тычут в морду длинную палку с факелом на конце. Они начинают реветь от страха, беситься, и даже уколы погонщиков больше не пугают их.
Десятки слонов, взявших разгон, почти что врезались в строй пехоты. Но воины, прошедшие множество битв, не растерялись. Они разошлись в стороны, позволив этим гигантам прорваться вглубь войска. Погибли немногие, лишь те, кто замешкался, или на кого слон обратил свое особое внимание. Ну, или тот, кто в это день потерял милость Аллаха…
Раздались вопли и хруст костей, когда тяжелые ноги, больше похожие на столбы, начали топтать тела сбитых на землю воинов. Бивни, на которые надели острые железные зубья, протыкали полуголые тела насквозь. Слоны увязли в плотной массе тел, но на этом их успех закончился. Их натиск был остановлен. К мордам несчастных животных устремились горящие факелы, копья безжалостно били в их глаза, а тяжелые мечи подрубали их ноги. Трубный вой пронесся по полю. Слоны привыкли к тому, что ничтожные людишки разбегаются перед ними в страхе. Они ведь так огромны, они не привыкли биться на равных.
А Надир, бросив коня слуге, повел отборных бойцов из Аравии прямо на строй полуголой пехоты. Он, закованный в железо с головы до ног, с тяжелой саблей и в шлеме, закрывающем лицо, был похож на статую бога войны, которая сошла со своего пьедестала. Он так и не научился биться на коне, как пристало знатному воину, и это его неумение многими почиталось как величайшая доблесть. Ведь сам эмир идет в ряду своих воинов, будучи первым из них.
— Вперед, во имя Аллаха! — заорал он, ударив щитом в строй врага.
Копья скользили по его доспеху, не причиняя вреда, и уже через два удара сердца Надир развалил стоявшего перед ним воина почти пополам. Он отдернул саблю и заревел. Голые по пояс копьеносцы, глядя на него, отшатнулись было, но пять шеренг товарищей, подпиравших их сзади, удержали воинов на месте. Они не побежали даже тогда, когда Надир рубанул ближайшего к нему наискосок, отчего голова, левое плечо и рука отлетели в сторону, обдав его товарищей фонтаном крови.
Арабы завыли восторженно и врубились в строй пехоты, который понемногу поддавался натиску, изгибаясь назад, словно сломанное птичье крыло. Голые по пояс индусы не соперники тем, кто сокрушил ромеев и персов.
А на левом фланге войска мусульман стояли джаты, точно такие же полуголые копьеносцы, на которых накатилась конница царя Чача. У джатов не было ни малейшего шанса, но Надир слишком долго общался с величайшими воинами, чтобы сделать глупость, подставив свою пехоту под удар кавалерии. К тому же милостивый Аллах наградил его толикой ума, и то, что казалось слабостью, внезапно стало силой. Джаты отступили за острые деревянные рогатки, из-за которых стали разить копьями коней и их всадников. Конница Чача, собранная из самых знатных воинов, увязла в бою с полуголой пехотой, которую, казалось бы, давно уже должна была растоптать.
— Аллах, помоги мне! — прохрипел уставший, словно молотобоец Надир, увидев, как обезумевший, ревущий от ярости слон несется прямо на него. Левое ухо несчастного животного было опалено огнем, а на месте глаза виднелась кровоточащая яма. Слон уже не разбирал дороги и несся прямо через строй собственной пехоты, топча ее без разбору. Домик на его спине был пуст и сполз в сторону. Точнее, он был почти пуст… Тело погонщика, пронзенное дротиком, свисало вниз и не падало лишь потому, что зацепилось чем-то из амуниции.
Пехота Чача начала разбегаться, ведь обезумевшее животное неслось прямо по телам воинов, не обращая внимания на копья и стрелы. Слон поднял хобот и затрубил, в ярости оглядывая толпы мечущихся перед ним людишек.
— Пошел ты! — прошептал Надир и взял саблю двумя руками, отбросив в сторону ставший бесполезным щит. — Ты всего лишь взбесившаяся корова. Великий Аллах! Я построю мечеть в Банбхоре! Даруй мне сегодня победу!
То, что произошло дальше, он видел словно со стороны. Слон врезался в ряды его людей, а он сам, с абсолютно холодной головой сделал шаг в сторону и нанес чудовищный по силе удар, отрубив слону хобот. Яркая кровь ударила фонтаном, облив его самого, и ярость слона сменилась жалобным стоном. Несчастное животное опустилось на колени. Оно больше не имело сил бороться. Оно умирало, истекая кровью.
— Ты всего лишь огромная корова! — презрительно сказал Надир, вгоняя в оставшийся целым глаз копье, поднятое с земли. — А я эмир мусульман!
Воины, стоявшие вокруг, заревели, приветствуя его, и сомкнули строй. Осталось совсем немного, надо лишь поднажать. Расстроенные ряды индусов опрокинули и погнали в сторону центра. Туда, где стоял царь. Туда, куда побежали обезумевшие слоны, которые испугались факелов, сжегших их уши и морды. Слоны растоптали собственное войско, это была их главная слабость как боевой силы. Стоит лишь напугать их, и они бегут назад, не разбирая дороги. Воины Азиза ибн Райхана с ревом ворвались в лагерь, где закипела форменная резня. Впрочем, ждать осталось совсем немного, ведь прямо в этот момент в спину конницы Чача ударили отряды индийской знати, которую Надир засыпал серебром и золотом, взятым у казненного брахмана. И это все решило.
Днем позже Надир стоял у ворот самого большого и богатого города в южном Синде и колотил по ним булавой.
— Эй! — орал он на ломаном языке синдхов. — Выходи на переговоры! Даю час подумать! Ваш царь разбит и бежал на север, поджав хвост. Я клянусь Аллахом, что возьму выкуп, и тогда тут не тронут ни один дом, и ни одну бабу. А вот если вы, помесь осла и обезьяны, решите сопротивляться, я возьму ваш город, и тогда живые будут завидовать мертвым!
Он развернулся и пошел назад, в лагерь, который его победоносное войско разбило прямо напротив городских ворот. Шатер Чача, взятый в бою, мебель из шатра Чача и даже танцовщицы, ублажавшие царя Чача в этом злосчастном походе, принадлежали теперь ему. Как и музыканты царя Чача, которые трясущимися пальцами и губами терзали свои инструменты, радуя извлеченными из них звуками нового господина.
— Хочешь, я подарю
