детское упрямство, болезненное самолюбие и тому подобное. Его отец предъявлял к нему слишком большие требования. Очевидно, старый Элиас полагал, что его сын станет по крайней мере генеральным секретарем ООН. А как насчет галош?
— Берггрен говорит, что пришел во вторник в галошах и не расставался с ними ни на один час. Он показал их Бюгдену. Он носит обувь сорок первого размера. Бюгден все еще ломает голову над решением этой загадки.
— Меня немного удивляет, почему вы придаете такое значение истории с галошами, — сказал я. — Итак, Рамселиус надел галоши Манфреда. Если же галоши Рамселиуса надел убийца, то отсюда следует, что он заходил в преподавательскую. Что ему было там делать?
— Мы уже думали об этом, — сказал Харальд.
— А таксист, который довез Ёсту до «Каролины»?
— Бюгден все еще разыскивает его.
Официантка принесла белую куропатку. Она оказалась права. Куропатка действительно была великолепна. Мимо проплыл официант и посмотрел на нас кисло-сладким взглядом.
Мы принялись за еду. К кофе мы заказали себе немножко «реми мартэн». Харальд набил трубку черным табаком «флор де бразиль» и зажег ее. А я закурил сигарету.
— А что рассказал Юхан-Якуб? — спросил я.
— Очень немного. Он просидел в своем кабинете до часу ночи. Ничего не видел и ничего не слышал. Ночной сторож тоже ничего не видел. Зато к нам пришла уборщица и рассказала, что по утрам в «Каролине» она видела иногда на полу следы босых ног.
— Неужели Мэрта устраивала там свои любовные свидания? — удивился я.
— Полагаю, что при желании она могла бы найти и более удобное и более чистое пристанище, — ответил Харальд.
Я рассмеялся и поднял голову. В дверях стоял высокий блондин лет двадцати двух. Он осмотрел зал и увидел нас. И не колеблясь он направился к нашему столику.
— Ну вот, у нас гости, — сказал я Харальду.
Студент юридического факультета Урбан Турин подошел к нашему столику и небрежно поздоровался. Он был крепкий и мускулистый, но еще по-юношески стройный и тонкий в талии. Такие мускулы, как у него, формирует не физическая работа, а теннис и легкая атлетика. Если бы он не следил за собой, то через несколько лет стал бы похож на откормленного, как поросенок, американского студента. У него было широкое лицо с прямым носом и упрямым подбородком и светлые маленькие усики, которые поначалу производили впечатление глупого и неуместного кокетства. Он посмотрел на нас холодными серыми глазами.
— Ну как идет расследование? — спросил Турин. Он протянул назад руку и взял стул, который стоял за соседним столиком. Потом повернул стул и сел, не ожидая приглашения, за наш стол.
— Спасибо за внимание, — сухо ответил Харальд.
Некоторое время Турин возился с пачкой сигарет. По-видимому, он уже немало выпил.
— А вы все топчетесь вокруг да около, и никакого толку, — сказал он нетвердым голосом. — Я бы на вашем месте вызвал экспертов из Стокгольма. А Блюгдена отправил бы в монастырь.
Он явно был очень доволен своей шуткой. Говорил он совсем другим тоном, нежели у дяди Филипа и тетушки Эллен.
— Не Блюгден, а Бюгден, — поправил его Харальд.
Пока Турин зажигал сигарету, мы молчали.
— Вы хотите сообщить нам что-нибудь важное? — холодно спросил Харальд.
Турин ухмыльнулся.
— Разумеется, — сказал он. — Я забыл сказать вам об этом сегодня утром. Кажется, я видел убийцу.
— Да-а? — удивился Харальд. — Когда, где и как?
— Когда: примерно без двадцати десять вчера вечером. Где: в Английском парке, он бежал от «Каролины». Как: своими собственными глазами.
Язык у него слегка заплетался, голос звучал хрипло и невнятно. Появилась официантка.
— Что вам еще принести? — спросила она.
— Мне чистого виски, — сказал Турин. — Но я тороплюсь. Мне надо успеть в бар до половины двенадцатого.
Официантка больше не улыбалась. Но Харальд немного смягчился.
— Вы могли бы описать человека, которого видели? — спросил он.
— Я видел только, что это мужчина и он очень быстро бежал, — ответил Турин. — В это время все еще шел сильный снег. Сначала он бежал прямо на нас, а потом свернул к химическому факультету. Мы о нем быстро забыли.
— Мы? — спросил Харальд.
— Да, там была еще одна пара глаз, — объяснил он. — Госпожа Ульрика Бринкман может подтвердить мои показания. Мы прогуливались по Кладбищенской улице. И прошли немного по Английскому парку, а потом повернули назад и отправились ко мне домой.
— Где вы живете? — спросил Харальд.
— Прокурору следует иногда перечитывать полицейские протоколы, — заметил Турин. — Это освежает память. Я уже дважды сообщал сегодня полиции свой адрес. Я живу в переулке Гропгрэнд.
— Ах так, — сказал я. — Значит, мы почти соседи. Уж не вас ли встретил я в тот вечер, когда вы свернули в Гропгрэнд? Вы шли в обнимку?
— Вполне возможно, — ответил Турин. — Но точно я не помню.
— Вы никого не видели в Гропгрэнде? — спросил Харальд.
— Нет, — ответил Турин. — А кого я должен был увидеть?
Харальд не ответил. Зато я сморозил глупость.
— По-видимому, все это согласуется с тем, о чем рассказывал Ёста Петерсон, — сказал я.
Турин повернул голову и посмотрел на меня. Сейчас глаза его были совершенно ясными. Движением бровей Харальд выразил мне свое неудовольствие. Турин усмехнулся.
— Ёста Петерсон тоже видел парня, который бежал по Английскому парку? — спросил он.
— Н-да, — ответил я уклончиво. — Похоже на то.
— Так, может быть, он сам и бежал? — предположил Турин, небрежно откинувшись на спинку стула.
— Есть ли у вас какие-нибудь основания считать, что человеком, бежавшим по парку, был прецептор Петерсон? — строго спросил Харальд.
— У меня? — рассмеялся Турин, изобразив на лице удивление. — Нет, таких оснований у меня нет.
— Но вы намекнули, что это мог быть он? — продолжал Харальд.
— Это был просто добрый совет полиции, — сказал Турин. — Ведь в наше время никогда не знаешь, чего ждать от своего ближнего.
Парень становился наглым. Он поправил свой белый галстук. На нем была черная рубашка и белый галстук.
— Еще один вопрос, — сказал Харальд. — Вы уверены, что секретарь факультета Улин сказал вам вчера вечером, будто провожал госпожу Хофстедтер от здания филологического факультета?
— Конечно, — ответил Турин. — А как же иначе? Или он утверждает, что все было не так?
Харальд уже не мог справиться с раздражением, которое постепенно охватывало его.
— Улин утверждает, будто он сказал вам, что встретил госпожу Хофстедтер во время следственного эксперимента. Но вы были немного навеселе и потому, возможно, неправильно поняли его.
Турин был оскорблен до глубины души.
— Неужели Хильдинг мог это сказать? — возмутился он. — Нет, настолько пьян я не был.
Наконец официантка принесла ему виски. На это у нее ушло слишком много времени. Турин
