а внутри нашелся смычок, пучок отмытого и вычесанного конского волоса, а еще довольно толстая тетрадь. Я открыла ее, и слезы снова вскипели на глазах: ноты! Непривычные мне – вместо точек квадратики, и нет пяти линеек скрипичного ключа, но я могу их прочесть! И записка от дядюшки Одэлиса: «Подарок моей ученице на день рождения»!
Ох, он ведь единственный в этом мире знал, что я играю на скрипке! И приготовил для меня подарок! Слезы закапали на инструмент, и я испуганно утерла их. Нет уж! Не буду больше рыдать! В этом нет смысла! Лучше…
Руки сами потянулись к скрипке, смычок лег в руку. Что я хочу сыграть сейчас? Что смогу исполнить в память о самом лучшем человеке, подарившем мне вторую жизнь?
Глава 32
Я прижала инструмент подбородком, и словно сама собой полилась нежная мелодия. Прелюдия e-moll Шопена, моя любимая и лучше всего перекликающаяся сейчас с моими чувствами.
Я играла на скрипке, позабыв обо всём на свете. Музыка звала меня за собой, туда, где исчезали невзгоды и печали.
На сердце стало легче, тоска не ушла, но стала светлой. Я вновь поверила, что дядюшка Портэлл сейчас в лучшем из миров.
– Это было красиво!
Я вздрогнула, услышав знакомый мужской голос.
– Доротэо! Что ты тут делаешь?
Под открытым окном стоял красавец-работник, тот самый, с которым мы танцевали, напитывая лозы магией.
Он независимо улыбнулся, тряхнул смоляной гривой и ответил:
– Решил заглянуть к хозяйке шато!
– Я теперь не хозяйка, – грустно усмехнулась в ответ, аккуратно убирая скрипку обратно в сундук. – Спасибо дядюшке, что оставил этот домик. Хочешь воды? – вспомнила я обычай местного гостеприимства.
– Лучше вина, – подмигнул мне незваный гость.
Я посмотрела на мужчину и сочла, что действительно стоит выпить. Селия чем-то звенела в кладовой, да и сыр с хлебом еще остались…
– Подходи на крыльцо, – сказала я, захлопывая сундук.
Дори, не споря, двинулся за угол, а я птичкой залетела в кладовую, схватила бутылку вина, два грубых керамических стакана, доску для сыра и остатки нашего с Диего обеда.
Доротэо уже присел на прохладные доски крыльца, расстелил кусок полотна и выложил на него тяжелые виноградные грозди, изюм, выставил бутыль, оплетенную соломой. Я поставила рядом свою – точно такую же! Положила хлеб и сыр, а заодно удивилась свежести ягод.
Дядюшка водил меня в погреб, в котором хранились зимние сорта винограда. Их высаживали совсем немного. Они отличались плотной кожицей, темным цветом и терпким вкусом. Срезанные чистые гроздья, снятые до заморозков, подвешивали в погребе и тщательно следили, убирая каждую подпорченную ягодку. Таким образом виноград сохраняли свежим до зимнепраздника, а то и до весенней травки. Но теперь уже отцветали сады, а ягоды, принесенные Доротэо, были того нежного, сладкого сорта, из которого делали сахаристое десертное вино.
Однако я решила не придираться. Мне не хотелось в этот вечер быть одной, и я радовалась компании странного работника. Он сам налил мне вина и поднял бокал, стряхнув на землю несколько капель:
– Пусть душе старого жреца будет уютно в обители Света!
Я молча пригубила терпкое сухое вино и восхитилась – ого какое! Яркое, уколовшее язык взрывом вкусов, и нёбо – ароматов.
– Эта бутыль из первой закладки, сделанной руками Одэлиса, – ответил на незаданный вопрос Доротэо. – Славный был жрец. Жаль, что виноградник угодил в дурные руки…
Работник сказал это, поглядывая на меня из-под полей своей шляпы, украшенной вышивкой в виде венка из виноградных лоз.
Я вздохнула, но высказала надежду:
– Роналдо отобрал у меня тетрадь с записями. Надеюсь, ему хватит мозгов пользоваться ею, чтобы не погубить лозы.
Дори хмыкнул и налил мне еще вина. Я выпила, стало уютно и тепло. Закат солнца окрасил деревья в алый цвет, мелькнувший луч ослепил глаза, и, повернув голову, я вдруг замерла в изумлении. Рядом сидел не человек! Не знаю, кто это, но все тело Доротэо было сосудом, наполненным теми самыми лиловыми искрами! Немного таких же блестело на бутыли и бокалах, еще больше – на винограде.
– Дори, – сглотнула я, – кто ты?
Он усмехнулся, качнул головой:
– Маленькой синьорине пора спать, завтра будет тяжелый день! – с этими словами он вдруг поднял меня подмышки как дитя, в три шага внес в дом, уложил на постель и хлопнул дверью.
Пошевелиться я не могла – не от ужаса, от смеха! Легкий хмель бродил в крови, разгоняя тоску, потом стало вдруг так уютно, словно дядюшка Одэлис застал меня спящей на веранде, укрыл пледом, и я уснула.
Проснулась от стука в дверь. Вскинула голову и застонала. Ооооххх! И почему я сплю в одежде? Кое-как поднялась. Добралась до двери, приоткрыла, щурясь на яркое утреннее солнце.
– Синьорина, доброе утро!
У крыльца стоял, переминаясь с ноги на ногу, отвратительно бодрый Диего.
– Доброе! – прохрипела я, мечтая о глотке воды. – Подожди здесь, сейчас умоюсь!
Я вернулась в комнату и с изумлением заметила на столе вчерашнюю бутылку, кокетливо накрытую кистью свежего винограда. Подумав о том, что хуже мне уже не будет, сделала один глоток и ощутила, как по венам пронесся живой огонь, вымывая тяжесть, усталость и боль. Через минуту я уже схватила чистую сорочку, рабочий комплект и вылетела из дома, брякая ведром.
Крикнула Диего:
– Посиди пока на крыльце, я сейчас!
Ледяная вода родника меня нисколько не испугала – только взбодрила и смыла пот. Стоя в одной сорочке по колено в ледяной воде, я быстро заполоскала свою вчерашнюю одежду, раскинула ее на камнях и натянула свежую юбку и блузку. Надо не забывать стирать, здесь нет ловкой Винценцы или услужливой Селии, придется все делать самой!
Когда я вернулась к дому, на крыльце сидел насупленный Диего и грыз травинку. Стоило мне раскинуть мокрую одежду на перилах, как он начал возмущенно выговаривать:
– Синьорина, нельзя же так пугать! Почему так долго не открывали? Я подумал, что-то случилось.
– Плохо спала ночью, – я выглянула в раннее утро, когда солнце только-только поднималось над холмом, и
