Дагдамма.
— Мой брат умер из-за тебя.
— Многие пали в тот день.
— Но только он пал потому, что ты послал его говорить с проклятыми огнепоклонниками. Сейчас огнепоклонники едят мясо из одного котла с твоими людьми, а мой брат мертв.
— Его убили аваханы, не я.
— Ты даже не отомстил за него.
Мерген явно невзлюбил Дагдамма сильнее прежнего. До разговора с пьяным Ханзатом, Дагдамм недооценивал силу той ненависти, которую питают к киммерийцам покоренные ими народы. Наоборот, он даже гордился тем, что его боятся, считают чудовищем. Он гордился своей принадлежностью к роду, который поставил на колени столько племен.
Но что, если эта ненависть когда-то прорвется на поверхность?
Дагдамм не хотел думать об этом, но все равно думал, не мог не думать.
Несколько дней понадобилось, чтобы провести игры в честь погибших.
Еще много времени потребовало возведение большого кургана над кострищем.
Керей прислал в становище повелителя своих дочерей, и Каррас теперь развлекался со старшей из них, перепуганной, тонкой, как тростинка, девушкой лет пятнадцати. На доставшийся ему подарок Дагдамм даже не взглянул — девочке не было и одиннадцати. «Я просил женщину, а не ребенка» — проворчал он, и поехал к кюртам, чтобы купить покладистую рабыню подходящего возраста.
А несчастная, проданная в жены гиганту девочка, теперь возилась с собаками и ягнятами, стараясь никогда не попадаться на глаза страшному человеку с синими глазами. Дагдамм конечно, собирался обратить на нее внимание, но позже, года через два-три. Если ни один из них к тому времени не умрет.
Они много охотились, пасли стада, часто пировали, но вперед пока не двигались.
Однажды Дагдамм спросил Карраса, что же делать с богю, из-за которых они и оказались так далеко от дома.
— Да, великий каган не должен говорить двух слов, и я обязан вернуть богю. Но видит Небо, сейчас это представляется не таким важным, как показалось весной. Ты видишь, какое будущее лежит перед нами? Аваханы обескровлены, дорога на Гхор открыта. Кюрты склонились передо мной. Массаги прислали дары, вот видишь тех тонконогих коней? Они из табунов старого царя. Башкурт-хан склонился предо мной. Я могу покорить все южные племена, всю эту ветвь.
Племена Степи делили себя на три главных «ветви». Одни возводили свою историю к временам до Катастрофы, и назывались потомками Тогака. Другие свою Старую Родину и свои корни видели где-то на Востоке, на границах древнего царства Кхитай. И наконец третьи населяли земли, выходящие к Вилайету. Над ними давно уже воцарилась власть Каганата.
— Но как ты будешь утверждать свою власть так далеко от наших родных земель?
— Я думаю об этом. Может быть, я просто отдам эти земли в управление одному из своих сыновей.
У Карраса было теперь четыре живых сына. Он сам, юный Нейл и еще двое, слишком малолетние, чтобы браться в расчёт.
— Мне? — спросил Дагдамм, зная, что звучит дерзко.
— Я еще не решил. И решу не скоро. А ты что, заскучал здесь? Говорят, ты даже не тронул своей жены.
— Жена из нее как из конского хвоста радуга. — проворчал Дагдамм.
— Как твои новые люди?
— Пока служат исправно. На охотах показывали должное умение скакать и стрелять из лука. Я учу их как ты, и твой отец учили наших людей.
— Значит, ты уверен в них?
— Да.
— Это хорошо. Потому что я не хочу посылать тебя в поход с войском, которое может в любой момент изменить тебе.
— Ты посылаешь меня в поход? Неужели на доганов?
— Нет, не на доганов. Отправляйся за богю. Приведи мне богю и отдам тебе восток, и все, что ты завоюешь далее, хоть до самого Кхитая.
— Клянешься?
— Великий каган двух слов не говорит.
— Когда выступать, отец?
— Когда падет Гхор.
— О. - только и смог сказать Дагдамм.
— С коренных земель каганата идут подкрепления. Не думал же ты, что я пойду на Афгулистан с этим гирканским сбродом и аваханами, который в любой миг восстанут против тебя?
— И долго ждать этих подкреплений?
— Нет. Фелан и Перт скоро будут здесь. Мне донесли, что им осталось не больше недели пути. Они выступили из Озерного Края, до туда примерно двадцать дневных переходов. Тысяча киммирай идет. Я отдам тебе под начало половину.
— Но этого все равно слишком мало.
— Мне казалось, у тебя есть тамыр среди гирканских ханов, сыновей Иглика?
— Был тамыр. Он убит, и это огорчило меня больше, чем я сам ожидал.
— А что же люди твоего тамыра? Разве они не отходят к тебе по законам Степи?
— Но его родной брат — Мерген. Они должны поклониться Мергену.
— Должны. Но еще не поклонились! А сколько уже времени прошло со дня гибели Ханзата?
Каррас был прав. Больше десяти дней минуло, как Мерген вырвал печень брата и бросил ее голошеим грифам. А до сих пор воины его тамыра не поцеловали землю у ног Мерген-хана.
Дагдамм отправил посланника, чтобы спросить, кто теперь верховодит в дружине Ханзата. Ответ пришел скоро. Там всем заправляют два брата, два сотника — Улуг-Буга и Кара-Буга.
При имени последнего Дагдамм помрачнел. Наверное, с круглого лица баруласа все еще не сошли следы ударов, которые обрушил на него Дагдамм в ночь после первой стычки с аваханами.
Народы Степи чтят кровное родство, каждый помнит свою родословную на много поколений по всем линиям. Потому нередки случаи, когда родство связывает людей, стоящих на разных ступенях. Простой пастух может нести в себе частичку ханской крови, а хан зачастую не только господин, но и старший родственник своим лучникам.
Улуг-Буга и Кара-Буга на самом деле приходились родичами Ханзат-хану. Родство это было столь далекое, что в жизни о нем и не упоминают. О своей ханской крови братья никогда особо не задумывались, и довольствовались положением сотников, тоже почетным.
Но смерть Ханзат-хана сделала их самыми главными в их отряде.
И тогда Улуг-Буга, наиболее умный из братьев, и вспомнил о некоем Менгу, своем предке в шестом поколении, который был батыром у славного, воспетого в легендах Тора-хане, и в благодарность за верную службу получил в жены дочь Тора-хана.
Опираясь на свой авторитет, силу и вовремя пришедшую на ум легенду о происхождении от Тора-хана, Улуг-Буга возглавил отряд, был поднят на седле, стал называть себя Улуг-богадуром, разумея под этим прозвищем не свое крепкое сложение, а титул. И пока Улуг-богадур ни перед кем колен не преклонил.
Долго это продолжаться не могло, но череда праздников и похорон оттянула вступление новоявленного богадура в подданство.
Не хотел Дагдамм говорить ни с хитрым Улуг-Бугой, ни
