как следует разумному человеку – по высокому коэффициенту. А так этих учёных, как кур дохлых и собак резаных, хватает. А вот грамотных чиновников мало.
– Позвольте, – возразил я чиновникам из пенсионного фонда. – Зарплата у меня была в три раза больше средней по СССР, а пенсию назначили меньше средней по России.
И в очередной раз слышу в ответ уже набивший оскомину ответ:
– Это не к нам, по этому вопросу прямо в Госдуму. О вас, пенсионерах, Дума день и ночь мыслит… в нужном русле.
А я, когда узнал зарплаты думцев, не стал интересоваться их пенсией, а серьёзно задумался о справедливости нашей жизни.
Дали мне пенсию такую, чтоб только ноги не протянул. О научной работе и думать не хотелось, пошёл работать дворником. Жить-то хочется нормально, а с пенсией ученого сильно не разгонишься. Только вот беда: прежнее желание добро людям приносить осталось. С этим ничего не поделаешь, то, что в крови, и калёным железом выжигать бесполезно. А если еще с пионерскими речевками в мозгу прочно засело: «У нас любой труд почетен!», то дворницкое дело стал считать второй профессией. Вакансии дворников у нас всегда были, особенно в стужу, дождь и жару. И решил я, чтоб не скучно было мести улицы, использовать свой научный потенциал и в этом деле.
Летом, весной, куда ни шло. Без тёплой одежды спокойно обходимся, а зимой ноги – руки мёрзнут. Выдадут тебе тоненький халатик и перчатки прорезиновые, и, как хочешь, так и пляши. И пришел на ум совет матери: держи ноги в тепле, а голову трезвой в холоде. Вот как-то на трезвую голову и купил себе дутыши. Всепогодная обувь: в слякоть не промокают, в холод ноги не мёрзнут. Но у нас ведь и стужа нередко бывает, снегу навалит – самая что, ни на есть дворницкая обязанность.
Только первые морозы стукнули, пошёл в аптеку, купил большой перфорированный перцовый пластырь, наклеил его на голую ступню, а сверху шерстяные носки – и будь здоров.
На морозе, на остановке автобуса битый час простоял и хоть бы хны, ногам тепло и уютно. Мороз пусть крепчает, ногам и сухо, и комфортно, а вот руки – не голова, всё-таки мёрзнут! Думаю, пластырь здесь уж точно не поможет. И стал я больше работать руками, чем головой. Смотрю, и руки согрелись.
Пластырь на ногах я носил трое суток, на четвёртые, чувствую, надо пластырь менять, плохо греет. Сбегал в аптеку снова за пластырем, а на меня аптекарша уже любезнее смотрит. Ей-то прибыль нужна, а мне всего-навсего – тепло. Нет, не душевное, а телесное. Душевного тепла я получаю в избытке, когда включаю по телевизору «Парламентский час». Передачу включаю на час, а душевной теплоты на весь рабочий день хватает, пока помню обещания. А ноги всё равно мёрзнут. Смотрю на ценник, а цена-то на пластырь в два раза выросла. У меня, как в прежние мои научные годы, голова разболелась. А что поделаешь? Не будешь же мёрзнуть! Беру пластырь по новой цене и думаю, как быстро у нас «опора новой России» вопросы ценообразования решает с учётом спроса и поправки на сезонность. «Да, – подумал я, пряча драгоценный пластырь в карман своей, еще дедовской фуфайки, – школа жизни важнее всякой аспирантуры»
Утром следующего дня снова наклеиваю на голые пятки пластырь – и на работу. Выхожу на улицу, а с крыш капель за шею капает, южный циклон нас прихватил ещё ночью, оттепель. Но продолжаю думать об услышанных утром по телевизору новостях: невзирая на оттепель, Запад меня накрывает злосчастными санкциями. Не успел я подумать о дружбе народов, как к пяткам, чувствую, жар подступает. Прыгаю, а пятки горят, как будто меня за грехи мои тяжкие на костре поджигают. Вот и автобус подкатывает, я в салон, как пуля, влетаю, но на месте стоять не могу. Туда-сюда бегаю. Смотрю, народ подозрительно на меня косится. Думаю, до работы так не доеду, сдадут полиции, сел на пассажирское сиденье, снял дутыши, отлепил пластырь и громко задал себе один вопрос:
– И почему у нас в России нам, пенсионерам, зимой жить трудно, а летом – тяжело?
Неожиданная встреча
Иду после работы домой, встречаю случайно Настюху, свою женщину. Мы вместе живём уже как три года, а заявление в ЗАГС так до сих пор и не подали. Проблемы одни и те же, как у многих: то кризис в стране, то сокращение на работе, то квартирный вопрос не решён, то финансы поют романсы. Как говорится, голову вытащил, хвост завяз. А годы летят словно птицы. Смотришь, птицы уже с юга летят, чтобы гнёзда обустраивать, а мы всё – без кола, двора и без птенца. Правда, успокаивает одна мысль – года мужика не так стремительны, как у бабы. На женском лице они быстро выделяются лишними морщинами, особенно от неустроенности в семейной жизни. А мужику года придают только мужественный вид. Поэтому моя женщина в последнее время стала часто волноваться за нашу семейную безопасность. Тревожность своей души она не выдаёт, чтобы не спугнуть мою боязливую натуру. Я её иногда понимаю, но ситуацию боюсь изменить, чтобы силы последние не растратить. А тут идём домой летом через парк, жара спала, в тени под деревьями так хорошо, что порой и забываешь обо всех житейских проблемах. Смотрим, между деревьями бегают детишки. Моя подруга, аж замлела:
– Ах, как мило на них смотреть!
Я насторожился. «Да! – заметил про себя, – незря о детях заговорила – думает о замужестве. Мечтай! Мечтай! Зачем мне такая обуза!? Три года живём себе спокойно, ни детского смеха, ни слёз, ночи спим, утром встаем перед самой работой, а вечером не надо рассказывать сказку детскую о бабе Яге, а маме – взрослую, где задержался, с кем был весь вечер»
Материнский порыв моей Настёны насторожил меня, бросил в пот. Вдруг внезапно примет решение рожать, не согласовав со мной. И что тогда делать? И ещё начнёт к совести моей взывать. А есть ли она у меня, я так и не понял, живя с ней в гражданском браке три года?
Женщина, если надумает что-нибудь глобальное, никогда об этом вслух не скажет. С этими думами я как-будто невзначай произношу:
– Дети серьёзный вопрос, его с кондачка не решишь.
Смотрю, а у Насти на лице никакой реакции – видно, что размечталась. Пришлось про себя продолжать: «Надо же, раз зашли в парк прогуляться, а здесь полно детишек, как цветов на клумбах. Видите ли, ей захотелось иметь своих детей, а меня не спрашивает – хочу ли я!» Чувствую, злость нарастает. А тут еще
