камень задолго до финала, так что в дальнейшем выясняется почему.
Если рассматривать верного Иоганна как некий закон или побуждение, существующее в коллективном бессознательном в отношении формирования доминанты коллективного сознания, «создателя нового короля», а значит — олицетворения трансцендентной функции или Самости, то кажется странным, что, выполняя свою задачу, ему приходится окаменеть. Но если в сознании присутствует ложная установка, то послания бессознательного, если даже их видят и слышат, оказываются неправильно понятыми и под воздействием сознания застывают как камень. Если подумать о развитии сознания в нашей христианской цивилизации, то сам факт, что молодая королевская чета берет статую верного Иоганна к себе в спальню, является типичной: она там стоит, напоминая королю и королеве об их постыдном поведении, и каждый раз, глядя на эту статую, они горюют и чувствуют себя виноватыми, несчастными и подавленными.
Можно было бы сказать, что Зигмунд Фрейд обнаружил окаменевшего верного Иоганна в спальне нашей цивилизации, ибо открытие жизненного начала в бессознательном сперва предстало в виде некого ископаемого, мертвой окаменелости, недоступной для ассимиляции. Таким образом в королевской спальне остается неразрешенная проблема. Сам Фрейд никогда не видел в бессознательном жизненного творческого начала, считая его областью, в которой находится вытесненное содержание, отвергнутое сознанием. Он был первым, кому удалось выявить, что в нашей цивилизации есть преграда, о которую мы все спотыкаемся и которая в основном проявляется в отношениях между полами. Однако он не пошел дальше утверждения о самом наличии такого препятствия, — он рассматривал бессознательное только в его негативном и деструктивном смысле и как причину горя короля и королевы. Так случилось, что Фрейд был первым, кто столкнулся с тем, что в каком-то смысле произошло в конце христианской эры: мы открыли закон, который оказался камнем преткновения в области сексуальных отношений.
Юнг сделал шаг вперед, открыв, что каменная статуя, которая является препятствием, служит воплощением динамического начала, которое может ожить в качестве живого элемента некой религиозной основы, но только если принести ему в жертву детей. В каком-то смысле отношения между полами можно считать сейсмографом, который реагирует на любые колебания. С нашей точки зрения большинство нарушений в сексуальной сфере и в отношениях между полами не столько сами являются проблемой, сколько указывают на наличие более глубоко лежащих проблем. Например, обычно в случаях женской фригидности истинная проблема заключается в одержимости Анимусом. Если ее решать только на уровне сексуальности, то не удастся проникнуть на глубину ее корней. Любой вид психологических нарушений в основном указывает либо на проблемы в социальной адаптации, либо на нежелание жить, либо на затруднения в сексуальной сфере, — то есть на проблемы в тех областях жизни, где требуется инстинктивная реакция, ибо именно таким реакциям требуется помощь со стороны жизнеспособных и важных архетипических паттернов. Это архетипические ситуации, в которых человеку нужно ощущать себя целостной личностью. Если у него невротическое расщепление, в такой ситуации оно обязательно даст о себе знать. Король и королева не могут полностью соединиться, так как между ними находится окаменевшая фигура, которая смотрит на них с укоризной и внушает им такое чувство вины, что они оба не могут наслаждаться совместной жизнью.
Если хотя бы вкратце рассмотреть символику камня и статуи, то в алхимической традиции и то и другое имеет более положительное значение. Вообще говоря, камень символизирует интрапсихический образ Бога во всей его целостности, образ спасителя, богочеловека, который по своему описанию часто оказывается даже более совершенным, чем Христос. Символические значения статуи в основном те же самые: она символизирует воскресшего богочеловека, или антропоса, воскресшего Осириса, а также полноту соединения духа и материи. В нашей современной западной цивилизации этот важный центральный религиозный символ был утрачен, вытеснен, побежден рационализмом и материализмом. Именно поэтому он появляется в сказке как блок, препятствующий полному соединению королевской четы в королевской опочивальне.
Превращение в камень верного Иоганна можно наблюдать везде, где доминирующий закон сознания не признает все время изменяющийся характер бессознательного, ибо неспособность видеть оказывает такое воздействие на бессознательное, которое заставляет его окаменеть: эта неспособность видения порождает нереалистичную и ригидную точку зрения. Всякий раз, когда мы теоретизируем в отношении бессознательного и чем больше считаем слова только средством описания, тем больше превращаем бессознательное в камень, и тогда оно уже не может проявляться в качестве жизненной силы. Воздействие любой теории может сделать его статичным, не давая возможности его спонтанному проявлению.
В нашей сказке верного Иоганна все же удалось спасти после того, как он превратился в камень. Он говорит королю, чтобы тот отрубил головы двум своим мальчикам-близнецам и окропил их кровью его статую, пока отсутствует королева. После этого верный Иоганн оживает и возвращает жизнь детям, которых принесли в жертву. Образ детей связан с некими сознательными установками, которые оставляют верного Иоганна в окаменевшем состоянии, поэтому детей нужно убить. Однако нам следует иметь в виду, что речь идет именно о детях, а не каких-то других сказочных персонажах, и понимать, что значит ребенок с точки зрения короля. Ребенок — это воплощение будущего короля и вместе с тем человек, которого король больше всего любит. Архетипическая идея о жертвоприношении сына является точно такой же, как в ветхозаветной истории об Аврааме и Исааке, ибо Авраам, конечно, предпочел бы убить себя: жертвоприношение Исаака — олицетворение величайшей жертвы, которую вообще возможно принести.
Тем самым мы говорим, что в этот момент верный Иоганн раскрывает свою истинную сущность — образ Бога, — ибо мы знаем, что только Богу можно принести в жертву собственного ребенка. С другой стороны, образ ребенка всегда имеет двойное значение: с мифологической точки зрения он может воплощать и Самость, и — в зависимости от нюансов и контекста — инфантильную Тень. Разумеется, это одно и то же, так как вы могли бы сказать, что осуществлению Самости всегда сопутствует наивность, подлинность и целостность реакции ребенка. Но возникает вопрос: «Остаюсь ли я все еще слишком инфантильным, или же я снова должен стать ребенком?» Вспомним слова Христа: «...истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»[77]. Но сначала человек должен стать взрослым, и только потом — ребенком. Иногда можно заметить, что христианская цивилизация предпочитала внушать человеку веру в то, что он должен оставаться малым агнцем Иисуса, чтобы войти в Царство Небесное, но по существу от него требовалось именно восстановить у себя способность безропотно подчиняться Самости.
Однако сначала нам следует выявить свою инфантильную Тень и увидеть, что за этой наивностью скрывается также незрелая
