— И да, Анастасия, я не советую вам, пытаться нанять ваших друзей из неблагополучных районов или пользоваться услугами людей вашего отца, — в голосе Чеза — лязг затвора, — Александр Трофимович ходит сейчас по тонкому льду и на выборах ему не победить. Хорошо, если выйдет сухим из воды. Надеюсь, мы друг друга поняли?
Трость ловко бросается Акуловне под ноги и та едва не падает.
Бабушка усмехается с ленивым оскалом сытой хищной кошки:
— Давай, девочка, шевелись, да не забудь сказать папе, что немцы с ним контракт не подпишут, не любят они, когда их обманывают с товарами. И сама ходи, оглядывайся… а то тяжко иметь трех молодых любовников, они ведь могут и прознать про то, что не единственные, и даже обидеться.
На красивом скуластом лице женщины без возраста расцвела коварная усмешка. Глаза-осколки льда смотрели ясно и жестко. Мы с Чезом сами чуть не поперхнулись от таких интересных фактов, а уж Акуловна…
В общем, поверженный враг со скулежом отползал в сторону выхода и старался не оглядываться.
Правда, мне и самой зябко стало. Не то чтобы за мной великие грешки какие водились — не больше, чем у любой другой студентки, все по мелочи. Но теперь я не сомневалась, что если не понравлюсь этой самой бабушке — выживет она меня, как пить дать выживет! Только Романовы не сдаются!
Чез подскочил и помог Ирме Генриховне присесть на соседний диванчик.
— Добрый день, — широко улыбаюсь я, — рада вас видеть!
— И я тебя, Норочка, и я, — загадочно улыбается эта непостижимая женщина.
— Ба, ты мне Нору не пугай, — как-то серьезно смотрит Чез, — мне ещё её в ЗАГС тащить, а то ведь сбежит, — и щурит свои бесстыжие черные глазищи.
— Чез! — возмущенно ахаю.
А Ирма Генриховна вдруг запрокидывает голову и смеется.
Смех у неё красивый — настоящий, женский. И вообще она совсем не старая. Я понимаю, что ей не меньше пятидесяти, но смотрю — и вижу все ещё молодую, живую, полную кипучей энергии женщину.
У меня папа старше выглядит — колит под сердцем укором. Клянусь, я заработаю достаточно денег, чтобы обеспечить отцу самых лучших врачей. Сделаю все, что папа вспомнил — его жизнь ещё вовсе не кончена, а, можно сказать, он только в самом расцвете сил!
— Простите, — говорю, — боюсь, что я такими темпами сбегу от него гораздо раньше ЗАГСа, в который меня, к слову, никто не приглашал.
— Это мое упущение, — серьезно смотрит Чез, и я понимаю, что разговор сворачивает куда-то не туда.
Странное дело — мне, конечно, хотелось узаконить наши отношения. Мне хотелось быть не просто девушкой Чеза — женой. Но стоило представить, что это все будет взаправду, что он организует — а ведь организует же — сумасшедший дом под названием «свадьба», в ней примут участие его родичи, дело дойдет до моего отца, и… можно я сбегу, ладно?
Особенно от этого мудрого всепонимающего взгляда.
— Чез, милый, сходи поинтересуйся, есть ли у них мой любимый фруктовый десерт? — по факту Чеза выпроваживали и мне как-то стало немного не по себе…
Мою ладонь аккуратно и нежно сжали. Чез подмигнул, легко поднялся и направился вглубь зала, где была небольшая стойка и витрина со сладостями.
— Я не кусаюсь, Нора, — сообщили мне совершенно серьезно.
— Простите, Ирма Генриховна, да я и не думала, — поспешно решила отговориться и получила взамен:
— Просто Ирма, дорогая. Мы уже почти одна семья, а я, пожив в Европе, поняла, насколько же могут старить все эти наши отчества! Тут совсем древней себя почувствуешь! — и снова мне улыбается.
Нет, не понимаю я её…
— Ирма, — послушно повторяю, а потом неожиданно для себя спрашиваю, — скажите, а как вы встретили дедушку Чеза? Это же было в советские времена? Не страшно было уехать заграницу? Да ещё и остаться жить в совершенно незнакомой стране, и…
Да, это был мой собственный страх. Все-таки знание языка — это ещё не все. Культура, обычаи, повседневное поведение… Здесь, дома, мне все было ближе, несмотря на любовь к Италии.
— Ой, девочка, в те времена это было не самой моей большой проблемой, — открыто улыбнулись мне снова, — ну, слушай, раз уж спросила…
Уже вернулся Чез, уже принесли горячие блюда и закуски, а я, как зачарованная, слушала поистине невероятную и достойную серии романов историю бедной переводчицы из столицы и заезжего, принесенного каким-то ветром во времена Олимпийских игр в Москве, итальянского дельца, наследника богатого состояния.
Там тебе и бегство, и мафиози, и похищения, и приключения! Уф, как хорошо, что у нас с Чезом есть всего-то одна неугомонная Акуловна да его родственники!
В общем, когда история закончилась, блюда пришлось подогревать заново — поел только тихо фыркающий Чез — потому что он-то явно слышал эту занимательную историю уже неоднократно.
— Между нами-девочками, — подмигнула Ирма, — потом встретимся без этого занудного сухаря, — тычок в сторону Чеза, — и я тебе расскажу ещё более интересные подробности.
Куда уж интереснее!
— Пикантного свойства, — ухмыляется бабушка, с завидным аппетитом уплетая лазанью и закусывая большим куском пиццы.
Но даже это ей удавалось делать с неповторимым изяществом, как будто на званом ужине.
Обед прошел в удивительно теплой и уютной атмосфере. Я немного рассказала о своей семье, мне рассказали о детских выкрутасах Чеза и его двоюродных-троюродных братьев. Потом разговор ушел в сторону итальянской культуры и литературы. После — в сторону литературы вполне русской — бабушка оказалась «в тренде» и была большой любительницей жанра фантастика, правда предпочитала боевики и приключенческие романы. Точно надо с Алькой её познакомить!
Расстались мы почти объевшиеся и очень довольные друг другом — с тем, чтобы обязательно встретиться на днях снова и съездить вместе куда-нибудь за город. Ирма горела желанием познакомиться с папой, и я понимала, что удержать её от этого после выхода отца из больницы будет просто невозможно.
Впрочем, я была совсем не против. Ирма мне понравилась — и даже очень — пожалуй, больше всех родичей Чеза вместе взятых. Она была как сложная шкатулка — возможно, что и с двойным дном, но ни свое образование, ни воспитание, ни нынешнее положение она не выпячивала, спокойно и с достоинством общаясь на равных.
— Ты бабушке понравилась, — усмехнулся Чез, когда мы уже подъезжали к дому — на работе было уже все равно делать нечего.
Я улыбнулась, откидываясь на спинку кресла в машине.
Посмотрела на спокойный строгий профиль, утонула сияющих ярких черных глазах.
Я видела в них себя. И любовь, которую мужчины обычно так боятся показывать.
Машина с легким толчком остановилась на парковке, Чез заглушил мотор и повернулся ко мне. Большой палец лег на губу, погладив. По телу пробежали мурашки, нахальный взгляд твердил о том, что драгоценный итальянец что-то задумал.
