выросшего из интеллектуальной дерзости Анаксимандра, уцелели в небольшом количестве древних кодексов, переживших ярость первых поколений христианских правителей. Их изучали и передавали друг другу с почти благоговейным трепетом мудрецы Индии, Персии и исламского мира. Исламские математики и астрономы, в том числе Аль-Баттани, Туси, Ибн аш-Шатир, смогли развить некоторые грани древней мудрости. Но вплоть до Коперника никто не воспользовался фундаментальным уроком Анаксимандра: если вы хотите по-настоящему продвинуться по пути познания, вы должны не просто почитать своего учителя, изучать и развивать его идеи. Вы должны искать у него ошибки.
Современное рациональное мышление и современная наука, в свою очередь, неоднократно вступали в столкновение с религиозным мышлением – от Галилея до Дарвина, и, в гораздо более широких масштабах, – от революции во Франции до революции в России. Это долгая, полная насилия и боли история, которую нет необходимости пересказывать и в которой насилие во имя религии и против нее неоднократно заливало кровью Европу.
После ужаса великих религиозных войн, опустошивших Европу в семнадцатом веке, когда европейцы истребляли друг друга во имя разных версий Истинного Бога, Просвещение взбунтовалось против главенства религии и оставило Европе прекрасное наследие: представление о том, что различные идеи, различные верования, а также рациональная и религиозная мысль могут мирно сосуществовать.
Перешедшее в девятнадцатый и двадцатый века из эпохи Просвещения сосуществование рационального и религиозного мышления возможно благодаря разграничению сфер их деятельности, подвижному и неоднозначному, но вполне работоспособному. Религия ограничивалась все более узкими сферами, например, частной духовностью, личными экзистенциальными мотивами некоторых людей («верующих»), она оставалась точкой отсчета для этики и нравственности, причем баланс между ее частной и общественной ролью постоянно пересматривался, как и уровень того контроля, который она осуществляет, когда дело касается ритуалов, посредством которых организуется жизнь общества, например свадеб или похорон. В области познания функция религии сводилась к попыткам прояснения очень общих вопросов («Почему существует мир?») или вопросов, которые труднее всего даются натуралистическому мышлению («Что такое сознание?»). Эта западная модель разделения на сферы деятельности была навязана, в большей или меньшей степени, всему современному миру в результате колониальной политики. Она окружает нас. На ней основана американская конституция.
Однако религиозные сообщества зачастую с трудом соглашаются с таким разграничением сфер, о чем свидетельствует нынешний политический активизм итальянской католической церкви или заметное влияние религиозных правых в США. Причина этого очевидна: подобное разделение сфер деятельности в некотором роде противоречит самой сути монотеизма, который рассматривает себя в качестве окончательного и полного основания легитимности и конечного гаранта Истины, а значит, и фундамента, на котором стоит знание. Наша цивилизация сегодня колеблется в этой неопределенности относительно собственных оснований. С одной стороны, имеет место компромисс демократии, которая априори наделяет равным статусом все разнообразные точки зрения. С другой – религиозное мышление, которое лишь нехотя соглашается сосуществовать с тем, что от него отличается, и с уважением относиться к нему. Но в Риме и Эр-Рияде, в Вашингтоне и Тегеране религиозное мышление продолжает считаться высшим хранилищем истины, сомнение в которой есть зло.
С теоретической точки зрения поиск компромисса между разумом и религией является признаком эволюции христианской мысли и подпитывает философию отцов церкви, от Блаженного Августина до Фомы Аквинского. Впрочем, с точки зрения современного ученого, их усилия предстают безнадежными и трагическими. Иной раз кажется, будто великие интеллекты хватаются за соломинку, пытаясь найти невероятные аргументы.
Порой эти усилия приобретают прямо-таки гротескный характер. Блаженный Августин в «Граде Божьем», опасаясь вступить в противоречие с разумом, подробно и обстоятельно рассматривает следующую проблему. Когда в конце времен мертвые воскреснут, каждый человек воссоединится со своим телом, с каждой частицей своей плоти. За этим следует вопрос: если каннибал съел другого человека, будут ли частицы плоти, поглощенные каннибалом, воскрешены как часть каннибала или как часть человека, который был съеден?[58] Августин, несомненно, был человеком большого ума, и мне очень грустно видеть, что такой ум растрачивался на проблемы подобного рода.
В конечном счете, конфликт между религией и разумом неразрешим. Мы научились разграничивать формы познания, а античная и современная наука во многом мирно развивалась в лоне религиозной чувственности: Фалес приносит жертвы Зевсу, Ньютон прямо ссылается на Бога, когда вводит свои новые понятия пространства и времени. В сознании многих людей религиозное и рациональное знание сосуществуют. Нет никакого противоречия между решением уравнений Максвелла и верой в то, что Бог создал Небо и Землю и будет судить человечество в конце времен.
Но одно более глубокое противоречие остается неразрешенным и обязательно снова даст о себе знать. Конфликт неизбежен из-за двух обстоятельств. На более поверхностном уровне причина в том, что граница между духовной и научной сферами компетенции всегда остается предметом споров. Но есть и более глубокая причина: мифорелигиозное мышление опирается на принятие абсолютных истин, не подлежащих сомнению, в то время как сама природа научного мышления требует подвергать сомнению все истины, и в особенности те, которые обычно принимаются некритически. Любое перемирие между этими двумя формами познания, каким бы длительным оно ни было, по своей сути неустойчиво.
С одной стороны, есть определенность, которую обеспечивает некая форма прямого доступа к Истине. С другой стороны, есть осознание нашего невежества и постоянное оспаривание любой определенности. Религия, особенно монотеизм, способна принять критическое мышление и постоянно эволюционирующую мысль лишь с огромным трудом.
Ева сорвала яблоко с древа познания, но для бога, позиционируемого как единственный и неоспоримый Бог, это был первый грех человечества.
Я думаю, что большинство мужчин и женщин, составляющих многочисленные вариации той единой цивилизации, в которую погружен современный мир, считают, что истинное понимание этого мира должно включать в себя богов или Бога. Иными словами, Анаксимандр не переубедил большинство из нас.
Это большинство верит, что Бог имеет или, по крайней мере, имел основополагающее значение для самого существования реальности, для оправдания власти, для установления морали и, следовательно, закона. Мужчины и женщины обращаются к Богу или к «Божьей воле» по частным вопросам и когда принимают решения. Правительства ряда стран, в том числе Ирана, Ирака и США, прямо ссылаются на Бога для обоснования своих важных решений – например, при объявлении войны. Каждое из правительств, разумеется, убеждено, что Бог на его стороне. В моей стране, Италии, нередко можно прочитать в национальных газетах, что «без Бога ничего нельзя понять». В общем, мы живем в глобальной
