— Пошлите в дом, я голодный, как зверь. — И улыбнулся нам с Мариной Владимировной.
— Ещё бы, столько энергии истратил! — Она первая поднялась на крыльцо и открыла дверь.
Договорить мне не дали.
— Слухи про встречания-расставания — правда. Но сейчас это уже прошлое. — И Эндшпиль открыл мне входную дверь, приглашая войти в дом.
37
Мой дом — это небрежная вычурность, которая вываливает всю яркость несметных сокровищ сразу, не давая дойти до сочности простоты. У нас гостей удивляет пышность, помпезность, но дом Соломоновых — не музей, а оазис. Много зелёного и коричневого, самых разных оттенков и переливов.
Точно санаторий или дача. Да, как дача Сталина в Мацесте. Здесь любуешься всем вокруг, а не собой, которому наконец посчастливилось оказаться в гостях у неприличного богатства. Здесь слышишь голос своего сердца, а не зависти.
Естественно, лаконично, просто. Без сорняков роскоши, шелухи броскости.
Очень, очень красиво!
Это мысли, которые мелькнули у меня в голове, как только переступила порог дома Соломоновых. Просторнейшая прихожая, из которой видны и зал, и кухня, и ещё какие-то комнаты. Да, она чуть поменьше нашего холла, но зато уютнее и красивее.
— Предупреди родителей и водителя, что ты у нас. — Послышалось за спиной, а затем Дэн легонько подтолкнул меня войти глубже, иначе стояла я, как зевака, впервые увидевший Париж.
Спохватилась. Действительно, нужно предупредить. Хорошо, что напомнил. А то отец до сих пор не унялся и старается нет-нет, да контролировать, выспрашивать, что, где и с кем. Аккуратно, но всё-таки.
И ещё не раздеваясь, набрала маму.
— Привет. Я ещё немного погуляю, ладно? — На том конце провода слышу утвердительно-разрешительный ответ и пожелание хорошо провести время.
А на этом конце — вижу непонимающе-осуждающего Эндшпиля, который, услышав мою неправду, склонил голову набок.
Не смотри так на меня! Не могу сказать, что в гостях у вас. Не могу!
Но он, наверное, не понял меня. Совсем не понял…
Нашу перестрелку прервала Рубина, она зашла домой, шебутная и повеселевшая, наверное, Инга её чем-то очень обрадовала или рассмешила. Конечно, она не я, это я могу только ляпнуть не то и расстроить. Она — девушка сына, которой положено быть хорошей и правильной.
Ладно, это не моё дело. Это совсем не моё дело! Совсем!
Сами разберутся потом. Потом, потому что сейчас в дом Рубина зашла одна, без Инги. И я удовлетворенно выдохнула.
Но не успела об этом подумать, как Рубина побледнела.
В едва сдержанном волнении она начала осматривать прихожую, полки, вешалки, открыла все створки шкафа, что стоял тут же. Она что-то искала, что-то очень-очень важное. Дэн лишь покачал головой и ушёл.
Я стояла почти на пороге и не знала, что мне делать, как быть. Молчать или что-то сказать. Может, помощь предложить? Но суетливо-нервные, дерганные движения хозяйки отбили всякую охоту мешать и бередить её мысли. Она вновь была погружена в себя и свои ощущения.
Но вдруг её удрученный взгляд заметил мой настороженно-наблюдающий, и Рубина встрепенулась, чтобы уже в следующее мгновение вовсю хозяйничать на кухне.
Я выдохнула и только теперь смогла раздеться, не боясь, что меня прямо сейчас развернут домой.
Марина Владимировна выпорхнула из той комнаты, которую мне не удалось разгадать и рассмотреть.
— Пойдем, Мия. Пойдем. Мы все невероятно голодны! — И улыбнулась мне, приглашая на кухню.
Когда мы с ней пришли, стол был уже накрыт.
Сама комната поразила меня размерами, это не и кухня, столовая и гостиная в одном лице. Это именно уютная кухня, в таких же естественно-природных тонах, но не ярких и раздражающих, а успокаивающих и настолько приятных, что хочется рассматривать и рассматривать.
Наверное, я даже рот открыла от восторга, потому что повисла такая пауза, даже столовые приборы в руках у Дэна замерли.
— Мне так нравится, как ты всем восхищаешься, Мия! — Рассмеялась Рубина и пригласила меня к столу.
Понятия не имею, кто у Соломоновых так божественно готовит, но ничего вкуснее я точно не ела. Прости, мамочка, твои фирменные блюда священны, но тут слукавить не могу.
А ещё я для себя отметила, что у них на кухне нет телевизора. У нас нередко его включают, когда мы кушаем. Здесь же Рубина запустила патефон, и заиграла приятная ласкающая музыка, чуть слышно, но так необычно.
Нет, я правда очутилась в санатории или в каком-то лесном домике, куда приезжают люди, уставшие от города и суеты, чтобы отдохнуть, перевести дух, восстановить свои силы.
Разговор за ужином был таким же легким и воздушным, как и сама атмосфера. Но я нередко замечала грусть в глазах Рубины, тоскливую грусть, которую она мужественно пыталась скрыть.
И мне показалось, что замечала не я одна, просто… для них это было привычным.
— Десерт у нас будет попозже. — Сказала Рубина, когда подошло время чая.
— Спасибо за ужин. Я тогда покажу Мии дом. — Дэн проговорил решительно и сразу же поднялся из-за стола.
— Спасибо огромное. Всё было очень-очень вкусно! — Поблагодарила и я, поспешив последовать примеру Эндшпиля.
Он ждал меня уже в дверях.
— Пойдем, будешь давать клятву на Конституции ДеЛи. — Сказал он, когда я его догнала.
Что?
Это всё, что я могла сказать-спросить. Поразил, ошарашил, ошеломил — да всё и сразу. Но больше всего, конечно, напугал. Особенно этим ненавистным словом «клятва».
Мы прошли зал и вышли к винтовой лестнице, которая вела на второй этаж, третьего видно не было, значит до него Соломоновы добираются как-то иначе.
Я уже подумала, что сейчас придется взбираться по этой опасной спирали и моя юбка выше колен задаст мне жар стыда, но всё обошлось. Мы прошли дальше. Прямо за лестницей притаилась дверь, которую так сразу и не увидишь. Больше потайная, в цвет обоев.
А ещё закрытая на замки. Да-да, замки, целых три. У некоторых входных сейчас нет такой защиты, как у этой двери.
И все три замка Эндшпиль открыл так проворно, сразу видно, не привыкать.
Дверь открылась, но вместо того, чтобы пропустить меня вперед, как Дэн уже сегодня делал, он зашёл сам и запер дверь с той стороны.
Мда, вот тебе и Конституция…
Или это ещё не конец?
38
И растерянность пренепременно поглотила бы меня, если бы её и меня не отвлек звонок Маши. Хорошо, что телефон взяла с собой.
