городе больше трех лет, возбуждая недоумение у приезжих… Наконец общественность возмутилась. Люди добрали необходимую сумму и при энергичном содействии городского головы Анфиногенова установили статую. Клевакин даже сумел дожить до этого радостного события!
Генрих Иванович вырос в полицмейстеры Екатеринбурга из красноуфимских исправников, но уже сделался знатоком и патриотом города. Он рассказал гостю много интересного. Оказалось, тот образовался вокруг заложенного при Петре Первом железоделательного завода и получил имя в честь его супруги-государыни. Екатеринбург стал единственным в империи горным городом. Был создан пост главного начальника Уральских горных заводов с огромными полномочиями. Этот начальник не подчинялся пермскому губернатору, имел собственную полицию и творил что хотел. Молодой город жил по приказам из столицы. В нем открыли монетный двор и стали чеканить едва ли не всю русскую медную монету. Завели императорскую камнерезную и гранильную фабрику, известную в целом свете. При Екатерине в 1763 году через город провели Сибирский тракт, ранее шедший через Верхотурье. Но потом начались проблемы. Казенный завод пришел в упадок, для металлургии Урала наступили трудные времена. Из промышленного центра Екатеринбург сделался административным центром горной промышленности, но тихо угасал. Затем отменили крепостное право и статус горного города, превратив вчерашнюю столицу Урала в рядовой уездный центр. Была и полоса тучных лет, когда здешние купцы обогатились на сибирском золоте в Томской и Енисейской губерниях. Они быстро заработали капиталы и выстроили много особняков, и по сей день украшавших Екатеринбург. Особенно прославился как баловень судьбы Тит Зотов, сколотивший за десять лет тридцать миллионов рублей. Поднялись и другие, сплошь из старообрядцев, так как город был столицей урало-сибирского беглопоповского согласия: Казанцев, Рязанов, Толстиков, Баландин, Харитонов, Расторгуев… Но затем сибирские и столичные нувориши оттеснили их на второй план. По словам наблюдавшего это Мамина-Сибиряка, «золотой век оборвался так же быстро, как и возник; миллионы рассеялись дымом».
Другие, возможно, опустили бы руки, но только не екатеринбуржцы. Их выручили бурное железнодорожное строительство и рост торговли с Востоком. Сейчас через город проходило сразу четыре чугунки: на Пермь, на Омск через Тюмень, на Челябинск и на Кунгур. Эти ветки давали прямой выход к Петербургу и подключали город к Великому Сибирскому пути. В перспективе должны были прийти пятая и шестая дороги. Но уже имевшихся хватало для того, чтобы Екатеринбург стал важнейшим транзитным центром. Плюс золотодобыча, плюс разведка новых ископаемых. Рупинский заявил столичному гостю: его город вновь должен стать столицей всего Урала! И в самом ближайшем будущем. А пока что это центр тайной торговли крадеными золотом и платиной…
На этой оптимистичной ноте экскурсия в тот раз закончилась для сыщика благополучно. Однако ему показалось, что кто-то следил за ним от самых номеров Атаманова. Сразу вспомнился недобитый убивец по кличке Корявый. Возможно, он отлежался, залечил синяки после прыжка с поезда, набрал новых помощников и решил довести дело до конца. Алексей Николаевич захотел проверить свою догадку. Он телефонировал в «Славянский базар» и велел Азвестопуло прийти, причем через черный ход. Встревоженный Сергей быстро прибежал, и Лыков указал ему на фигуру, маячившую против гостиницы:
– Вот первый, он появился, когда я вернулся с прогулки. А второй вел меня и Рупинского полдня. Высокий, в фуражке полупрусского фасона и австрийской куртке.
– Ишь какой модник, – подивился коллежский асессор. – А этот попроще, хотя… сапоги на нем дорогие, вытяжные. Как думаете, ребятишки от Корявого?
– Больше не от кого. Эсеры про нас с тобой не знают, а Граф Платов наверняка извещен, что мы здесь и охотимся на него. Он, стало быть, в ответ охотится на нас.
Алексей Николаевич еще раз взглянул на предполагаемого топтуна и сказал:
– Сегодня на ипподроме бега, разыгрывают Давыдовский приз в пятьсот рублей. Я схожу, поставлю.
– Я с вами! – заявил Азвестопуло.
– Конечно. Будешь меня филировать и прикрывать спину. Задача – выяснить, кто за мной ходит.
– Довести «хвост» до его квартиры?
– Желательно. Только будь осторожен, их как минимум двое. Ты возьмешь в проследку первого, а тебя самого может пасти второй.
Азвестопуло легкомысленно отмахнулся:
– Разберемся! Скажите лучше, на кого вы ставить будете.
Лыков зашелестел программками Общества поощрения коннозаводства:
– Мне нравится Так себе – кобыла Боголюбова. Кличка у нее хорошая. Или вот Подсудимый Жукова. Выбираю между ними.
– А я за Хулигана Малкова. Друг Сибири конюшни Субботина или Страус Агафурова тоже ничего…
Алексей Николаевич грозно выпучил глаза:
– Смотри у меня, махер! Пока ты будешь делать ставки, меня ножиком в спину угостят!
– Вот я их за это! – еще более легкомысленно парировал помощник. – Будут помнить до первых веников.
И похлопал себя по боку:
– Шпалер не забудьте.
Однако вместо ловушки для охотников получился конфуз. Само действо на ипподроме мало занимало статского советника. Он все думал, хорошо ли Сергей прикрывает его тыл. Может быть, поэтому Алексей Николаевич ошибся и поставил на другой номер – вместо Подсудимого указал Микадо Субботина. И выиграл второй приз в сто семнадцать рублей! Раздосадованный из-за ошибки и одновременно довольный ею, питерец не стал продолжать игру и отправился в номера. И на собственной шкуре проверил слова здешних коллег, что ипподром и окрестности – опасное место.
А все началось с коварства извозчиков. Они по какой-то причине стояли не у выхода, а чуть ли не на Московской улице. Пока сыщик по длинной аллее дошел до них, случилось непредвиденное. Из-за Народного дома вышли четверо и окружили его.
– Барин, а барин, ты, говорят, приз выиграл? – нагло спросил старший, шепелявя из-за отсутствия двух зубов.
– Клыки-то тебе за это вынесли? – начал тянуть время статский советник, высматривая городового. – Когда призы отбирал?
Он не хотел вынимать пистолет против каких-то портяночников[85] и надеялся обойтись угрозами. Но главарь от обидных слов взбеленился:
– Ах ты скобленое рыло! Щас и тебе зубья проредим!
Делать было нечего, питерец пустил в ход кулаки. Началась свалка, в которой четверо безуспешно пытались одолеть одного. Вскоре они отступили, волоча под руки поверженного атамана: тот был без сознания и мычал. Но и Лыкову досталось: ему рассекли губу и подбили левый глаз. А еще порвали манишку и ловким манером срезали часы… Наградные, с императорской короной. Так что победа сыщика была спорной.
Но больше всего Алексея Николаевича рассердило другое. Городовой, который стоял в начале Главного проспекта, увидев драку, спрятался. И теперь осторожно высовывался из-за угла конторы Государственного банка. Вон куда драпанул! Питерец свистком вызвал его, и парень подбежал:
– Что произошло? Кто свистел?
– А ты не видел? – зло поинтересовался сыщик, вытирая кровь платком.
– Никак нет, я отошедши.
– Глянь-ка сюда, отошедши, – протянул ему полицейский билет Алексей Николаевич. Постовой глянул – и обомлел:
– Виноват, ваше высокородие!
– Теперь слушай
