такова и дочь. Вы оба скроены из одной и той же скептической ткани. — Он покачал головой, будто удивляясь этому. — Заверяю вас, что Кассандра не заперта ни на чердаке, ни в подвале, ни в темнице. Поставьте себя на наше место. Если бы мы питали злые намерения в отношении вашей дочери, не проще ли было притвориться, что мы не знаем о ее существовании? «Извините, приятель, никогда о таком не слышали», и вам пришлось бы двигаться дальше, причем совершенно неизвестно, куда. Да мы бы вообще не стали приводить вас сюда.
— Приводить? Сюда? Так это ваша работа с детьми, раздающими приглашения?
— Мы не особо хотим светиться, когда возможно.
Тони подумал. Эти люди могли быть сумасшедшими самого высокого уровня, тем не менее, он чувствовал, что склонен скорее доверять Брендану. Да и в любом случае его протест ничем не поможет. Но он решил не выходить из роли.
— Я все же хотел бы знать…
— Конечно. И со временем вы получите доказательства, поверьте мне. Но прямо сейчас я прошу вас просто принять мои уверения в том, что мы заботимся только об интересах всех членов нашего Общества.
— Да, миссис Пилстик говорила нечто подобное. Должен ли я понимать, что моя дочь стала членом Зететического общества — искателем, так сказать?
— Несомненно. Кассандра вошла в состав Общества, и я надеюсь, со временем станет очень заметным его членом. Мы многого ожидаем от нее.
— Опять загадки! — Тони с досадой поморщился. — О чем вы говорите?
— Да все, как обычно, — весело ответил Брендан. — Сокровища ищем.
— Но больше вы сказать не можете, поскольку я не являюсь членом вашего Общества, — заключил Тони.
— Очень верно сказано.
— Хорошо. Вернемся к этому позже. — Тони сделал еще глоток прекрасного виски и проследил, как жидкое золото скользнуло по пищеводу. — Вы сказали, что хотели поговорить со мной — и я так понимаю, речь шла не о Касси, но о чем тогда? — Он выжидающе поднял бровь и сделал еще глоток. — Кстати, виски превосходен.
— Сорокадвухлетний Спейсайд {В регионе Спейсайд работает несколько винокурен. Виски Спейсайда отличает солодовый характер с цветочными, фруктовыми и пряными нотами в аромате.}. Брендан взял графин и добавил в оба стакана еще немного. Аккуратно закрыл хрустальную пробку. — Итак, доктор Кларк, — сказал он совершенно другим, деловым тоном, — что вы можете сказать о расширении Вселенной?
ГЛАВА 17. Последняя дань
Бенедикт понимал, что возвращение в Египет далось его матери тяжелее, чем она старалась показать. Путешествие и впрямь было утомительным — она не совершала лей-прыжков уже много лет, а переход через портал из Черной Хмари был не простым, — но эмоциональное состояние важнее. Возвращение туда, где все пропитано дурными ассоциациями и, в то же время, неразрывно связанно с судьбой семьи, стало бы испытанием и для более закаленной души; оно, несомненно, трудно далось Сяньли. Впрочем, и Бенедикта не обошли стороной те же потрясения. Оказавшись на Аллее Сфинксов, бросив взгляд на охристую пустыню, Бенедикт услышал, как мать ахнула; у него самого перехватило горло, и руки стали потными.
Сяньли остановилась на аллее и схватила Бенедикта за руку.
— Ты в порядке, мама? — обеспокоенно спросил он. — Может, не пойдем дальше? Можем вернуться.
Закрыв глаза, Сяньли покачала головой.
— Нет. Я хочу увидеть конец этой истории. — Она открыла глаза и с печалью посмотрела на сына. — У всякой истории должен быть конец.
Бенедикт кивнул, поправил на плече ремень кожаной сумки и повел их дальше, не останавливаясь, пока с очередного бархана они не увидели широкую зеленую полосу плодородной долины по обе стороны великой реки. Там, освещенный ослепительным солнцем, стоял Нивет-Амон, Город Амона.
— Уже недалеко, — сказал Бенедикт с некоторым облегчением. Он промолчал о своих опасениях. Ведь города могло уже и не быть. Его предыдущее посещение кончилось тем, что каменщики Хабиру напали на храм и угрожали снести его. Бенедикт опасался, что они придут к руинам, и не смогут найти друга Анена. Жрец вполне мог стать жертвой нападения.
Но город стоял на месте. Красные знамена развевались на шестах перед воротами, стены выглядели целыми, а колонны стояли на своих местах. Никаких столбов дыма над горящими руинами, никаких опаленных пальм и тамариндов, никаких опустошенных полей, — по сути, ничего из того, чего Бенедикт опасался. Храм и окружающий его город казались сонно-безмятежными в спокойной мерцающей дымке влажного речного воздуха. Спокойствие лежало над Землей Детей Исиды.
— Все в порядке? — спросила Сяньли, прикрывая руками глаза. — Кажется, все достаточно мирно.
— Наверное, это хорошо. Интересно, что мы увидим в храме?
Они двинулись дальше, спустившись по узкой извилистой тропе через скалистые холмы в зеленую долину. Подошли к окраине Нивет-Амуна, где поля кунжута уступили место меньшим участкам репы, фасоли и дынь, а также огородам перед глинобитными жилищами. Единственная дорога сначала шла вдоль берега реки, а потом поворачивала к центру города, сердцем которого был храм. Когда они подходили к храмовой площади, их уже сопровождала толпа любопытных детей, собак и нескольких седовласых стариков. Бенедикт произнес приветствие, которому научил его отец, но получил в ответ только взгляды или молчаливые кивки.
Двери храма были открыты, и люди входили и выходили из храма; входящие несли вязанки или корзины с приношениями — капустой, инжиром, луком-пореем и другими овощами, пару клеток с голубями или небольшими певчими птицами; у выходящих из храма на лбу поблескивала полоска святого елея.
Путешественники прошли через ворота под удивленными взглядами храмовых стражников с длинными копьями и уже вступили на территорию комплекса, когда один из солдат, выкрикнув что-то, преградил им путь.
Сдержанно улыбаясь, Сяньли повернулась к воину со словами приветствия, чем безмерно удивила его. Он позвал своих товарищей, и вскоре Бенедикт и его мать были окружены множеством людей.
— Мир тебе, женщина! Да не угаснет никогда твоя тень! — раздался голос из быстро собирающейся толпы.
Бенедикт обернулся и увидел высокого бородатого мужчину в красном головном уборе. Он проталкивался к пришедшим. Хотя волосы и борода у него поседели, и стал он несколько грузнее, Бенедикт сразу узнал его.
— Тутмос! — воскликнул он. — Тутмос, это я… — Он похлопал себя по груди и по складам произнес: — Бенедикт.
Сяньли взглянула на сына.
