казались верхом роскоши, мимо нижнего белья, в котором изобильно были представлены белые труселя (тип «панталоны») в бледный цветочек, мимо отдела с торшерами, плафонами и бра… В первом варианте «зари жизни» мне казалось, что это нечто запредельно шикарное — торшер! Прямо из разряда царских хором, так же как трельяж и пуфик. Не знаю, что меня так прельщало в этих торшерах. Бахрома? Или шнурок для включения? Он был прямо удивительно волшебный. Я невольно загляделась.
В отделе стояла стремянка, и деловитая продавщица в фирменном халате цепляла ценник на люстру, очень похожую на хрусталь. Подозрительно низкий ценник, двенадцать рублей всего. Я дёрнула маму за рукав и показала подбородком:
— Смотри!
Мама среагировала мгновенно. Мы чудесным образом оказались у прилавка первые. Прежде, чем пробивать в кассе, следовало взять бумажку с ценой у продавщицы, а то ведь напробивают всякого…
— Скажите, а вот эта люстра?.. — начала мама.
— «Малый каскад», — специальным отстранённым продавщичным голосом ответила продавщица, — сделана под хрусталь.
— А, так это не хрусталь? — уточнила я.
— Конечно, — очень серьёзно посмотрела на нас она. — Хрустальная такая стоила бы рублей двести, сами понимаете, — это она уже маме.
— Извините, — снова вклинилась я, — если это «малый каскад», бывают и большие? — интересно мне просто было.
— Бывают, но сейчас нет. Выписать?
За нами уже начала собираться очередь.
— Пожелтеет весь этот пластик, — сказала я. — А мыть его как? Это же убийство. Посмотри, сколько мелких висюлек на таких невнятных цепляшках.
Я вдруг вспомнила, в какой многочасовой квест превращалось мытьё нашей старой хрустальной люстры (она была куплена где-то в восемьдесят восьмом, настоящий хрусталь, и всё равно это было душераздирающе, а пластик всегда моется хуже).
— Возьмите пятирожковую, — с некоторым вызовом предложила продавщица. Это новая модель. Плафоны — стекло, и ухаживать за ней гораздо проще. Но цена восемнадцать рублей.
— Берём, — я слегка подтолкнула маму, — я плачу́.
— Выписывайте, — кивнула мама продавщице. И через пять минут мы стали обладателями весьма симпатичной по своему времени, но довольно тяжёлой люстры на пять лампочек. Идея пяти лампочек мне нравилась, я люблю, когда света много, а бабушка всё экономить пытается.
Как вы понимаете, носильщик из меня был так себе, и мама волоклась со своим богатством: в одной руке ковёр, в другой — коробка с люстрой. Я двери открываю. Хорошо, что идти недалеко, метров сто пятьдесят: из комплекса, через рынок насквозь, и вот она — остановка. И двойка стоит! Мы побежали, мама кричит, я руками машу. Очень эпично.
Влезли в довольно полный автобус, протиснулись в уголок (люди и сами нас рады были с прохода отодвинуть с этой всей поклажей), я на пол под рулон подстелила выданную специально для этой цели бабушкой газету и ковёр придерживала. Хотя он и так бы не упал, при такой наполненности автобуса — ему просто некуда было. А мама всю дорогу коробку берегла, боялась, что плафоны треснут.
Вышли мы на конечной, тащимся под арку такие две маленькие лошадки, заворачиваем за угол, а у нашего подъезда диспетчер Женя стоит с газетным свёртком, по виду подозрительно напоминающим упакованный цветочек. Крайне глупая получилась ситуация.
Но дурацкими положениями нас же не испугать, правда? Второй раз живём! О, так гораздо актуальнее звучит.
— Здрассьте! — глупо-жизнерадостным голосом сказала я. — А нам как раз помощь нужна. Вы умеете люстры вешать?
— Оля! — покраснела мама.
— Умею, конечно! — бодро ответил диспетчер Женя. — Вы позволите вам помочь?
Он принял у мамы коробку, в освободившуюся руку вложил газетку: «Это вам!» — и забрал ковёр.
— Я вторую дверь подержу! — бодро пропищала я и прошмыгнула в подъезд.
Дома вкусно пахло пирогами. Бабушка встретила наш приход немножко заполошно, засуетилась, начала греметь кастрюлями. Вазы у нас тоже не оказалось, и слегка застывшая розочка была помещена в стеклянную трёхлитровую банку.
— А я вот совсем неромантичная, — объявила я, водружая банку на стол в зале, — всем цветам предпочитаю конфеты. В крайнем случае, торты.
— В следующий раз я обязательно это учту, — сказал Женя.
— Оля-а… — сделала большие глаза мама.
— А шо такова? Мы тут все интеллигентные люди, просто делимся взглядами на жизнь.
Мама сказала: «Ц!» — и покачала головой.
— А инструменты у вас есть? — спросил Женя.
Базовый набор инструментов имелся в доме у каждого уважающего себя советского человека. И вообще, нас, например, починить розетку и выключатель в четвёртом классе на уроках труда учили. Это уж потом я расслабилась…
Женя встал на табуретку и почти упёрся макушкой в потолок. Крындец. Как они такие большие живут? Мне с такой высоты даже вниз смотреть страшновато.
Шучу, ладно. Не поэтому я не люблю каблуки.
Короче, пока люстра обретала своё постоянное место жительства, бабушка напекла пирогов, и мы дружно пили чай с ягодными открытыми пирожками, ватрушками и перемячами* (на что, подозреваю, товарищ Женя в свой первый заход даже и не рассчитывал). Потом он интеллигентно откланялся, напоследок предложив маме назавтра поход в кино.
*Татарские круглые пирожки
с мясной начинкой
и небольшим отверстием сверху.
Мы всегда жарили в масле.
Мама задрала нос и сказала, что если завтра не случится никаких внезапных планов…
Тогда Женя сказал, что заедет и узнает: появились планы или нет. Часов в пять.
Я слушала их из зала и с трудом воздерживалась от того, чтоб ничего не выкрикнуть, так меня подмывало на комментарии. Еле дождалась, пока ухажёр окончательно ушёл (убедилась методом визуальной фиксации через окно), и говорю:
— И что ты собираешься завтра делать, мам? Сидеть, на меня глядеть? Вот ещё высокоинтеллектуальное развлечение! У меня лично на завтра большие творческие планы. А ты давай, в кино езжай.
— Так-то ничё мужик, рукастый, — посмотрела на люстру бабушка. — И симпатичный.
— А у тебя, вообще-то, есть в чём пойти? — спросила я. — Платье надо красивое.
— Какое платье? — закрутилась перед стеклянными створками мама. — Мы же в кино идём.*
*Да, в кинотеатрах зимой
топили весьма условно,
все сидели в шубах.
— Ха! — возмутилась я. — И что, в халате идти? А если он тебя после кино в кафе пригласит, мороженого поесть, например? Надо всегда при параде быть.
— Праильно! — поддержала меня бабушка. — Солидно надо.
У меня, правда, были некоторые свои представления о платьях для свиданий, далёкие от понятия «солидно». Думаю, мама вообразила себе вообще что-то третье. Посмотрим, чем дело кончится.
Чрезмерно толкать матушку во второй брак мне никак не хотелось. Мы ж этого мужика всего-то три раза видели, так? Может, он психидорошный или, наоборот, зануда?
Хотя, нет, на зануду не похож. Да и псих в диспетчерах бы не удержался. Но, так или иначе, возьмём за аксиому, что у человека рано или поздно всё равно вылезут какие-то дурацкие привычки или косяки — тупо потому что идеальных людей не бывает. Тут главное, чтобы двое людей могли взаимно сосуществовать с косяками друг друга. Вот что важно.
Пришла мама из кино умеренно поздно. Явно или гуляли где-то, или в ресторане сидели, но всё было выдержано исключительно в рамках приличия.
Вообще, хочу вам сказать, общественное мнение жёстко осуждало невоздержанное поведение. У нас в подъезде на первом этаже проживала тётка, которая работала в каком-то ресторане и периодически приезжала оттуда с кавказцами (разными, да, и не всегда с одним). Так я вам хочу сказать, остальные соседки даже здороваться с ней брезговали.
НАИЛЬ
Двадцать седьмого, ровно как в прошлом году, приехал Наиль. На удивление, «отмечать» приезд не стал, просто вместе за столом посидели. А на следующий день он развил бурную деятельность. Ну, это я потом поняла, что развил, а сперва все удивились, что он подорвался с утра и куда-то помчал. В обед к дому подъехал грузовик, и мебельщики начали сгружать раскладной диван. Этот диван затащили к Наилю в комнату, а его старый выволокли на помойку. Потом затащили довольно симпатичный комод, совсем небольшую тумбочку, два скатанных рулона и цветной телевизор в огромной коробке. Последним Наиль самолично (и исключительно бережно) занёс торшер на красивой точёной ножке, с бежевым абажуром, украшенным тремя рядами кофейной бахромы. Вот теперь я поняла, что он точно, совершенно определённо женится, и женщина будет не та, что
