место за столом.
— Первым вопросом у нас стоит, на каком основании поперли со службы дорогих товарищей Дзюбу, Душебу и Самиську без всякого ведома профсоюзов? — заявил председатель, — предлагаю высказывать.
Зал немедленно высказал негодование бурным ропотом.
— Ша, — молвил председатель, — который-нибудь один.
Но встали сразу двое и вперебой высказались:
— Это все мастер!
— ПД-9, чтоб ему ни дна ни покрышки!
— Он говорит, ваш, говорит, профуполномоченный на 6 месяцев, а я мастер навсегда!
— Ловко загнул! — грянул зал.
— Прочтите акт № 1...
— Правильно! — крикнул кто-то.
— За № 10 уволили!
— Как это так — правильно?!
— Тише! — погибая в волне народного гнева, взвыл председатель, — кто за? Я голосую — прошу поднять руки! Вася, пиши.
Лес рук поднялся и тотчас же, как подрубленный, опустился.
Вася макнул перо и написал:
«Прочтите акт № 1 заслушали за № 10 воздержавшие 6 человек неправильное сокращение ПД-9 Федоренко».
Потом подумал и приписал:
«Разъяснение подтверждено за № 8 Гавриков и Филонов».
— За что я голосовал?
— Сначала!!
— Объясни, председатель, за что руки поднимать?!
— Ну, сначала, — бледнея, сказал председатель.
— Это что ж такое, — заговорил некто, — разгрузка земли производилась в праздничный день... Сверхурочные, а вместо отдыха шиш с маслом?
— Этого мастера в цистерне утопить!!
— Не допускается убийство! — надрываясь, крикнул председатель.
— Халатный.
— Бузотер!
— Керосин получен, а мы его и в глаза не видали.
— А на перегоне сидели без воды 3 месяца.
— А где профуполномоченный?
— А мастер говорит — его во взятке уличил: пять пудов картофелю!
— Кто кого уличил?!
— Тиш-ше! — кричал председатель, утирая пот, — Вася, пиши.
Бледный Вася начал строчить:
Слушали: Получен материал керосин и другие предметы ПД-9 околодка не отказались.
Постановили: Керосина не получали недопустимо предъявлено ПД-9 ок. Федоренкова.
— Его из союза надо вышибить?
— Кого?!
— Камыш 8 дней на водокачке косили, а он на месте остался...
— Исплоатация труда!..
— Горячие у вас парни, — растерявшись, сказал член председателю, — беда!
— Что ж таперича делать? — спросил председатель.
— Ты голосуй, — посоветовал член, — они, может, заткнутся.
— Голосую, товарищи! — заныл председатель.
— За кого? — гремело в зале.
— Ясное дело. Духу чтоб не было!
— Кого?!
— Кто за — тот руку!
— Наоборот: вон его, к свиньям!
— Которого?
— Федоренкова мастера!
— Ага!
— Кто за то, чтобы его исключить?.. Раз, два, три... Вася, пиши...
«Исключить за 15 голосов», — написал Вася.
— Ура! Выкинули, — ликовал зал.
— Потрудились, зато очистили союз!
— А теперь что? — спросил председатель у члена.
— Закрывай ты заседание, — ответил тот, — ну их к богу.
— Объявляю закрытым! — облегченно крикнул председатель.
— Правильно, — ответил бахмутовский народ, — ко щам пора.
И с грохотом зал разошелся.
Вася подумал и написал: «Заседание закрыто 7 часов».
— Молодец, Вася, — сказал председатель и спрятал протокол.
Примечание «Гудка»:
В основе фельетона копия протокола заседания членов профсоюза на ст. Н.-Бахмутовка от 19 июня. Протокол этот — верх бестолковщины.
Совершенно непонятно, как могло идти таким образом заседание, на котором присутствовал член Авдеевского учкпрофсожа?
«Гудок». 17 июля 1924 г.
Главполитбогослужение
Конотопский уисполком по договору от 23 июля 1922 г. с общиной верующих поселка при ст. Бахмач передал последней в бессрочное пользование богослужебное здание, выстроенное на полосе железнодорожного отчуждения и пристроенное к принадлежащему Зап. ж. д. зданию, в коем помещается жел.-дорожная школа.
...Окна церкви выходят в школу.
Из судебной переписки
Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел и надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.
— Отец дьякон! — ахнул настоятель. — Ведь это что же такое?.. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!
— Не могу больше, отец настоятель! — взвыл отец дьякон. — Замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не х-хва... хва... хватит. Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту.
Дьякон зарыдал, и крупные, как горох, слезы поползли по его носу.
— Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: «Религия есть опиум для народа». Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж... ик... до чего доходит? И сам не заметишь, как в ком... ком... мун... нистическую партию уверуешь. Был дьякон — и ау, нету дьякона! Где, спросят добрые люди, наш милый дьякон? А он, дьякон... он в аду... в гигиене огненной.
— В геенне, — поправил отец настоятель.
— Один черт, — отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь, — одолел меня бес!
— Много вы пьете, — осторожно намекнул отец настоятель, — оттого вам и мерещится.
— А это мерещится? — злобно вопросил отец дьякон.
— Владыкой мира будет труд!! — донеслось через открытые окна соседнего помещения.
— Эх, — вздохнул дьякон, завесу раздвинул и пророкотал: — Благослови, владыка!
— Пролетарию нечего терять, кроме его оков!
— Всегда, ныне, и присно, и во веки веков, — подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.
— Аминь! — согласился хор.
Урок политграмоты кончился мощным пением «Интернационала» и ектении:
— Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...
— Мир всем! — благодушно пропел настоятель.
— Замучили, долгогривые, — захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка, — я — слово, а они — десять!
— Я их перешибу, — похвастался учитель языка и приказал: — Читай, Клюкин, басню.
Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:
Попрыгунья стрекоза
Лето красное пропела,
Оглянуться не успела...
— Яко Спаса родила!! — грянул хор в церкви.
В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.
Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.
— Ну их в болото, — ошеломленно хихикая, молвил учитель, — довольно, Клюкин, садись, пять с плюсом.
Отец настоятель вышел на амвон и опечалил прихожан сообщением:
— Отец дьякон заболел внезапно и... того... богослужить
