Затем кладёт руки мне на бёдра и притягивает меня к себе. Одна рука остается на моей талии, в то время как другая медленно снимает бейджик со спины. А потом он откидывается на спинку кресла и сминает бейджик в комочек.
— Нечестно! — кричу я, дёргая его за руку. Джонатан дёргает в ответ.
От этого я падаю к нему на колени. Он резко выдыхает, приняв на себя удар.
— Боже, женщина, — стонет он. — Ты только что раздавила мою печень.
— Извини, — без энтузиазма бормочу я, высвобождая из его руки скомканную наклейку-бейджик и осторожно разворачивая её. Задний слой уже не очень липкий после долгого дня, проведённого на моём пушистом платье-свитере, так что после нескольких осторожных манипуляций бейджик помятый, но расправленный, и на нём написано: «Недоступна Под Омелой».
Я бросаю на него равнодушный взгляд.
— Вау. Прям сокрушил патриархатом.
— Я видел, как не менее пяти человек приставали к тебе сегодня. Я просто пытался донести, что ты здесь для того, чтобы делать свою работу и получать удовольствие, а не отбиваться от нежелательных ухаживаний.
— Кто ко мне приставал? Я даже не заметила.
Он бросает на меня испепеляющий взгляд.
— Не притворяйся, что ты не знаешь, Габриэлла.
— Я серьёзно! Я не могу сказать, когда люди флиртуют со мной.
Мгновение он смотрит на меня с напряжённым выражением лица, затем прочищает горло и говорит:
— Что ж, поверь мне. Они приставали.
— Хм, — я смотрю на бейджик-наклейку. — Значит, он всё-таки саботирует мои продажи.
— Ты сегодня обошла меня, и ты это знаешь.
— Да, я это сделала, — наклонившись, я шепчу: — Так. Много. Детских. Книжек.
Его пристальный взгляд опускается к моим губам. И тут я понимаю, что всё ещё сижу у него на коленях, наши лица всего в нескольких дюймах друг от друга. Я наклоняюсь чуть ближе. Джонатан тоже. И у внутри меня будто происходит разрыв, ужасное, ноющее перетягивание каната.
Я встречаюсь с Мистером Реддитом через три дня — 26 декабря, возле выставки «Зимняя страна чудес» в оранжерее, ровно в 10:00 утра — план, который я выбрала из тех, что он предложил в нашем чате Telegram, как и обещал. Я считаю дни, одновременно радуясь и нервничая из-за того, что мы наконец встретимся.
Но сейчас когда мы с Джонатаном Фростом в нескольких секундах от поцелуя друг с другом, труднее напоминать себе, что я держусь за Мистера Реддита, маловероятного друга, которого я нашла и который, как я надеюсь, может стать кем-то большим.
«Оставайся сильной, Габриэлла!» — шепчет ангел на моём плече.
Прежде чем дьявол, сидящий по другую сторону от меня, успевает вмешаться и соблазнить меня, я спрыгиваю с колен Джонатана и начинаю возиться с пайетками-снежинками на моём платье.
— Хочешь чашечку чая?
Джонатан тоже выпрямляется и прочищает горло. На его щеках виднеется румянец.
— Чашечку чая?
— С капелькой виски. Я думаю, мы это заслужили.
— А, так ты тоже знаешь, что миссис Бейли хранит его в шкафу на то время, когда ей приходится заниматься подсчетом финансов в конце месяца.
Я смеюсь.
— До того, как ты устроился на работу, эта бутылка виски часто появлялась в нашем чаепитии, по крайней мере, раз в неделю.
— Конечно. Тогда давай выпьем чаю.
Джонатан собирается встать, предположительно, чтобы помочь заварить чай, но я мягко хватаю его за плечи и отталкиваю назад.
— Сядь. Ты так много сделал, чтобы сегодняшний день удался.
— Ты тоже, — говорит он. — Я могу помочь.
— Не спорь со мной хоть раз, ладно, Фрост? Ты сделал кучу всего. Теперь позволь мне заварить чай.
— По крайней мере, я составлю тебе компанию, — говорит он, нежно беря меня за локти и отводя назад, чтобы он мог встать.
После того, как мы вместе забрели в комнату отдыха, я готовлю чай на мини-кухне, пока Джонатан роется в своей сумке, достаёт глюкометр и делает укол пальца, сидя за столом.
По-видимому, удовлетворённый показаниями глюкометра, Джонатан собирает свой набор и прячет его в сумку. Он подходит вплотную ко мне сзади.
— Уверена, что я не могу помочь?
Это так невыносимо приятно, его низкий и тихий голос, его большое тело прямо у меня за спиной, что я чуть не обжигаюсь, наливая чай. Я хочу прижаться к нему, откинуть голову на его плечо и почувствовать, как его руки обнимают меня.
— Н-нет. У меня всё под контролем.
Кажется, он на мгновение колеблется, как будто взвешивает… что-то. Но что бы это ни было, момент проходит. Не говоря больше ни слова, Джонатан направляется обратно к камину, затем со вздохом опускается на кресло.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, украдкой бросая на него взгляд, пока смешиваю наш чай с виски.
Он развалился на кресле, как король на своём троне, вытянув одну длинную ногу и закинув руку за голову. Свет костра обрисовывает его лицо, длинную линию носа, впадины щек. Наши глаза встречаются, и он наклоняет голову, изучая меня.
— Хорошо, Габриэлла.
Я смотрю на тёмные волны его волос, холодные зелёные глаза и длинный нос. Острые скулы и полные губы. И всё же, при всей его суровой красоте, в нём есть что-то более мягкое, когда он смотрит на меня, когда я смотрю на него.
Держа в руках две чашки дарджилинга с небольшим добавлением молока и виски, я осторожно возвращаюсь к креслам и передаю ему его порцию.
— Я положила на блюдце кусочек сахара и арахисовое печенье. Не уверена, не помешает ли тебе сейчас немного подзарядиться или нет.
— Спасибо, — он забирает у меня чашку и отказывается от кусочка сахара, но откусывает печенье.
Сев напротив него, я подбираю ноги под себя.
Мы пьём чай и хрустим печеньем в тишине, глядя на огонь. Пока я не бросаю взгляд в его сторону и не замечаю, что Джонатан наблюдает за мной.
— Что такое?
Он смотрит на меня ещё мгновение, прежде чем допивает свой чай, затем отставляет кружку в сторону и говорит:
— Продажи подсчитаны. Поздравляю, мисс Ди Натале. Вы выиграли.
У меня сводит желудок.
— Я не хочу об этом говорить.
— Почему нет? Ты должна гордиться, Габриэлла. Ты превзошла меня. Не то чтобы я когда-либо сомневался в этом.
Слезы затуманивают моё зрение. Такое чувство, будто мне в грудь вонзают нож для колки льда.
Я допиваю свой чай, надеясь, что он растопит холод, распространяющийся по моему телу, но я даже не чувствую, как виски обжигает меня, когда выпаливаю:
— Ты ведь точно не уволишься, верно?
Джонатан внимательно изучает меня, скрестив руки на животе.
— Таковы были условия
