проходите же, не стесняйтесь!
Скрюченные тела распрямляются, наверчиваются вокруг позвонков, выгибаются и взламываются; некоторые не могут повернуться, они толсты, поэтому сначала привстают, смотрят и снова присаживаются. Скамейка скрипит и втягивается, освобождая край.
Приложив руку к голове, Локоть пытается вспомнить:
– Почему преследуемый человек бежит не к людям, а от людей? Почему не на освещённую улицу, а в подъезд, в темень, за гаражи, через задний двор и чёрную лестницу? Гонимый знает, что опасность не только позади него. Опасны люди, само общество. Если в нём возникла травля – в очереди, в зале, на работе, прогулке, в доме, и травлю никто не пресёк – значит, в ней замешаны все. И тогда в нас просыпается предельный животный страх: мы понимаем, что мир есть сумма бездушных объектов, ждать помощи неоткуда, поэтому мы стараемся исчезнуть, убежать, ищем щель, куда сможем забиться. Наши союзники – темень и теснота. Они укроют, обнимут, не выдадут и защитят. Там нас никто не тронет. Одиночество спасительно, ибо травля – это проблема коллектива.
Психолог опять говорил "мы", "нас", будто пересуды в учительской равны разборкам за школой. Но вдруг... вдруг и правда равны? Есть же у учителей личный, всегда запертый туалет, где они вершат свои грязные дела.
– И всё же травля не была бы травлей, если бы не пыталась отнять нечто большее. В момент травли гонимые, много их или нет, вынуждены остро переживать свою оставленность. Они не успели спрятаться, они у всех на виду, а когда наше одиночество видно всем – оно называется беззащитностью. Этого человек вынести не в состоянии, и потому начинает упреждающе себя наказывать – калечит, истерит, подставляется, пытаясь заслужить пощёчину вместо пинка. Он защищается тем, что сам становится гонителем, повторяет все их действия, подделывается под них, хочет ударить себя до всякого замаха. Если я сделаю за них всю работу, им незачем будет унижать меня! Это апофеоз любой травли. Не банальное уничтожение – иначе травля не отличалась бы от убийства – а превращение гонимого в гонителя самого себя. Смысл травли не в том, чтобы кого-то преследовать, а в том, чтобы гонимый стал охотиться за собой. Травля должна быть принята с осознанием собственной неправоты. Она должна желаться. Я виноват! Меня надо ударить сильней! Я это заслужил...! Есть люди, которые наслаждаются своей казнью так же, как и их палачи.
Речь психолога не из этого времени. Он говорит непохоже, зачёрпывая иные слова. Паства улавливает не их, а тон – вкрадчивый, доверительный. Локоть проповедовал для немых, говорил для жителей тишины, и изгои, привыкшие к скособоченным мыслям, внимали ему.
В негодной лоснящейся одежде сидел Недоносок. Одежда была с рынка, а не из магазина, и этого оказалось достаточно. Вместо положенных брюк мальчик уже пару лет носил чёрные джинсы. Они смешно облегали подросшие к восьмому классу ноги и давно обтёрлись на концах до замявшейся седой бахромы. Однажды Недоносок был застигнут в туалете, когда подкрашивал её чёрным маркером. Он взял его у учительницы, которая, получив
