И к тому же это нам очень поможет на экзаменах. Упражнения, понимаешь? — Вытянув перед собой руки, Марушка задвигала пальцами так, словно стучала на пишущей машинке.
Люба насторожилась.
— Нужно только быть очень осторожной. Если кто-нибудь заметит…
Но Марушка с Любой были осторожны и изобретательны. Во второй половине дня, когда кончались уроки, они еще некоторое время оставались в школе и на пишущей машинке перепечатывали на восковку статьи из нелегальной газеты «Руде право». Интернат с октября был ликвидирован, и поэтому после уроков в школе не оставалось ни одной живой души. А если кто-нибудь и приходил, то у них всегда было время спрятать запрещенные материалы и благопристойно печатать какой-нибудь безвредный текст. Старание девушек никому не могло показаться подозрительным, потому что в конце ноября их ждал экзамен по машинописи.
И девушки старались. Если им не удавалось получить пишущую машинку, то они переписывали статьи печатными буквами. А вечером, когда на землю опускалась темнота, разносили сделанные листовки по окрестным селам.
— Был бы у нас ротатор, — мечтала Марушка, — вот бы мы напечатали листовок!
Ей не потребовалось много времени на реализацию этой идеи.
В доме у Белого ручья они начали создавать небольшую типографию. Отец Ольды был квалифицированным столяром, поэтому недостатка в инструментах у них не было. А нужное полено всегда можно было найти.
— Что это еще за игрушки? — ворчал отец, когда Ольда с Марушкой наклеивали резиновые буквы на деревянные дощечки. — Не можете заняться чем-нибудь поумнее? Вы как маленькие…
Бог знает, что у них на уме! Но тайком он кое-что разузнал. Недавно он обнаружил, что потерял ключ от квартиры хозяев на втором этаже. Хотя доктор с семьей жили в доме только летом, он, как порядочный консьерж, не мог допустить, чтобы у него пропадали ключи от квартир в доме! Он был уверен, что эта пара наверху что-то мастерила. У хозяев там четырехламповый приемник… Черт возьми! Неужели эта девчонка ходит туда с его сыном слушать Кромержиж?
Осторожно ступая, старик поднялся на второй этаж и неслышно открыл дверь в комнату. Перед приемником сидела Марушка с блокнотом на коленях. Рядом с ней пристроился Ольда. В приемнике что-то затрещало, послышались знакомые позывные и потом слова:
— «Говорит Москва…»
Старик все понял. Так вот оно что! Марушка записывала передачи, а потом вместе с Ольдой размножала текст. Вот, значит, какие у них игрушки! Чертенята!
Он насупился и закусил свои щегольские усы, но когда из радиоприемника послышался спокойный мужской голос, он сразу же забыл, что хотел отругать ребят. С того дня он стал ходить на «докторский» второй этаж слушать вместе с ними передачи.
25
Время крошилось в руках, как засохший хлеб. Марушка мечтала о теплом слове, о ласке. Она знала, что любит Юлу, и в то же время понимала, что общность у них возникает в основном только в интимные моменты, которых было очень мало. А в остальном была обыденная жизнь, полная боли и непонимания. Марушка уже не могла быть терпеливой, послушной и покорной. Да и была ли она вообще когда-нибудь такой?
Было время, когда она хотела, чтобы ею руководили, когда она благоговейно слушала каждое слово любимого. Было время, когда и он ее уважал и обращался к ней с нежностью, когда он интересовался каждой ее мыслью. Но затем пришла пора, когда Юла стал только приказывать и запрещать. Она была его безраздельной собственностью, он обращался с ней как хотел.
Ах как ранили сердце все резкие слова, упреки и обиды, накопившиеся в нем за эти годы! Оно уже не могло удовлетвориться подаянием, ему было мало мгновения страсти, которая насыщала изголодавшиеся чувства. Марушка жаждала целебной неги. Но сердце Юлы оставалось глухим.
После мимолетных мгновений опьянения любовью оставались лишь горечь и разочарование. В изболевшееся сердце, как острые осколки, врезались слова: «Сейчас у меня нет времени, мне нужно в парикмахерскую». А она так ждала ласки!..
Марушка вдруг поняла, какую преграду между двумя возлюбленными могут возвести условия. Ей стало ясно, что они никогда не будут счастливы. Но Юла занимал такое место в ее жизни, что его ничто не могло заменить. Словно огромная бездонная пропасть разверзлась перед ней, когда она представила себе жизнь без него. Все вокруг потемнело. Еще несколько капель… и чаша переполнится.
Его убивает суровая работа, нищета, порабощение? Но почему же он не восстанет, почему рука об руку с ней не борется против угнетения и бесправия? Ведь он сам учил ее этому, прививал ей высокие нравственные идеалы, помог ей стать коммунисткой!
— Еще не пришло время, — говорил Юла, — голыми руками нельзя бороться с вооруженным до зубов извергом. И морально люди еще не готовы к такой борьбе. А если они поднимутся на нее неподготовленными, то это вызовет никому не нужные жертвы. Это будет не борьба, а авантюра, жертвами которой станут многие люди.
Ждать и снова ждать, все время ждать… Нет, это невозможно, от этого тупеешь! Надо действовать, и действовать сейчас же! С каждым днем враг высасывал из порабощенного народа жизненную силу, с каждым днем народ все больше изнемогал, истекая кровью.
Марушка не могла отступить, не могла подчиниться интересам Юлы. Сегодня — нет! Она хотела иметь друга, а не хозяина и не командира. В свете новых отношений и ее любовь к Юле представала перед ней совершенно иной.
Погасли свечки на рождественской елке, догорели бенгальские огни, и в воздухе после них остался лишь едкий чад. В трезвом свете будней вчерашняя прелесть выглядела по-детски наивно. Подарки были розданы, уже нечего было положить под елку, нечем удивить.
Но Марушка хотела дарить, хотела удивлять тех, кто ждал подарков.
Над Белым ручьем за домом бабушки вздымался крутой склон, поросший стройными грабами. Словно серны, карабкались Марушка с Ольдой наверх, к большому плоскому камню, месту их собраний. Там им было лучше всего, там они чувствовали себя в безопасности.
Их мысли соединялись, слова переплетались, словно ветви граба. Год назад они еще не были знакомы, а сейчас вот вдруг осознали, что стали близки друг другу, настолько близки, что даже боялись поверить в это.
Под ними лежала спокойная долина, тишина которой нарушалась лишь едва слышным журчанием Белого ручья. Тихой и благополучной казалась поздняя осень, будто и нет никакой войны.
Марушка улыбнулась нежно и тепло, и отблеск ее улыбки словно позолотил стройные стволы деревьев. Ее коснулось мимолетное воспоминание, такое хрупкое, что его даже нельзя было облечь в слова. Может быть, выразить песней? И песня
