Узнали, что гитлеровцы установили за ней наблюдение. Дальше оставаться ей в Ермишах стало опасно.
«За мной приехали работник особого отдела товарищ Мальцев и еще двое разведчиков, – продолжает в письме Ефимова, – и говорят мне: «Пойдешь с нами, только возьми с собой комсомольский билет». А он у меня в стеклянной банке на огороде зарыт. Я его спрятала: в соседнем селе Большие Пустыньки немцы двух парней расстреляли за то, что нашли у них комсомольские билеты. Выкопала я банку, и мы пошли.
Если помните, зачислили меня в партизанскую разведку. И сразу – задание. Его мне дали 30 апреля – в канун Первомайского праздника. Наверное, потому и не забыла эту дату. Было оно таким: пойти в деревню Лупу к одному человеку и отдать ему пакет. Вот и все. Объяснили, как лучше туда пройти. Сказали, чтобы в пути ни у кого ни о чем не расспрашивала, а шла бы так, будто эта дорога мне сызмальства известна. Сообщили пароль и отзыв.
Я выполнила задание и вернулась как раз тогда, когда партизаны давали салют в честь праздника. Все это я хорошо запомнила. Показалось мне задание очень трудным. Все боялась, что не выполню. Хотя потом были дела посерьезнее.
Вот хотя бы это. Вы тоже, думаю, его помните.
Вызвали вы меня и, показав на карте прочерченную линию, сказали: «Пройдешь по этому пути и разведаешь его». Я сразу поняла, какое ответственное задание получила. При этом вы еще добавили: «Ежели придется в какую деревню зайти, делай это не сразу, сначала понаблюдай за ней издали. Потом постарайся войти сразу в середку – так новый человек меньше в глаза бросается».
Сколько километров тогда прошагала – не помню, но в деревню действительно пришлось войти, да еще в какой момент: только передо мной, оказалось, фашисты туда пожаловали. Но отступать было поздно, и я сама пошла по улице. Иду, не оглядываюсь, а мне навстречу офицер с Железным крестом на груди. «Важная, – думаю, – птица, надо поздороваться». Как только пошла к нему, выпалила: «Здравствуйте, герр оберст!».
Останавливаться я, конечно, не стала и от него подальше. Прошла шагов десять – пятнадцать и наугад свернула в чей-то двор. Гляжу – женщина в роде копается. Я к ней. Вроде как передохнуть. Слово за слово, узнала, что в деревню нагрянула хозяйственная команда, хватают все, что под руку попадет, – яйца, масло, молоко. В команде человек шестьдесят семьдесят.
«Надо уходить», – решила я. Сказала женщине, что спешу, и пошла. И вдруг замечаю: у околицы стоит часовой. Что делать? Прятаться, обходить его стороной это может показаться подозрительным. Направила прямо к нему. Кое-как объяснила, что иду на работу и должна поспеть к утру. Уж не знаю, что он понял из моих объяснений, только махнул рукой. Так я из деревни и выбралась».
Куда более трудным оказался «приготовительный класс» у других разведчиц нашего особого отдела. Вот рассказ одной из них – Галины Владимировны Ильиной.
«Партизаны стали приходить к нам в дом чуть ли не с первых дней оккупации. Кто эти люди, я тогда не знала, только видела, что дедушка, пока они находились у нас, стоял на посту. Партизаны были связаны и с сестрами Орловыми – они наши соседи.
Я держала все в тайне, даже со своей самой закадычной подругой и то не делилась, хотя она однажды меня спросила:
– Галь, правда говорят, к вам партизаны ездят.
Я сделала вид, что страшно удивилась, и ответила
– Ну, что ты, враки…
А партизаны появлялись все чаще. Это уже трудно это скрывать, и староста грозился отвести нас в Воронцово, где был гитлеровский гарнизон. Тетки мои – Мария и Евдокия Орловы – обе ушли в партизаны. Появлялись редко, измученные. Ноги натерты до крови. Переобуются, кусок хлеба схватят – и опять их след простыл.
Жили мы все время под страхом, в тревоге. Хорошо, потом в нашу деревню Голубово фашисты перестали ездить – она оказалась в Партизанском крае. Но это уже позднее.
Вспоминаю такой случай. Приезжают к нам партизаны. Лысенко Иван и с ним еще пятеро. О чем-то поговорили с матерью, она зовет меня.
– Доченька, сходила бы ты в Ломовицы, проведала, как там живут наши родичи.
Идти надо семь километров. Лес, кусты. Страсть как это хотелось, да и боязно. Лысенко смотрит на меня, ждет, что скажу. Маленькая, а смекнула, что очень надо.
– Ладно, пойду.
Мать вручила мне метрику, проводила немного. Иду по линии – у нас рядом проходила ветка железной дороги. Потом свернула на проселок. Вдруг из-зa кустов выходит полицай, наставляет на меня автомат.
– Стой!
Остановилась, жду. Он подходит ко мне.
– Документ!
Я развязала платок, показываю ему метрику.
– Куда идешь?
– Проведать родных.
– Партизаны у вас есть?
– Нет.
– А приходят?
– Нет, не приходят.
Когда обратно пойдешь?
– Вечером.
Но когда я возвращалась, на этом месте ко мне никто не вышел, а было очень страшно.
Вернулась, рассказала Лысенко обо всем, он уточнял, где полицай на дорогу вышел. Оказывается там была засада. Вот для чего меня посылали! Видит, была я в разведке.
Мама и потом не раз посылала меня на задания и не всегда все обходилось благополучно. Один раз случилось несчастье.
Зашли к нам сестры Орловы, попросили мою бабушку сходить в немецкий гарнизон за двенадцать километров, разузнать там кое-что. Дали ей пачку листовок.
Набрали мы малины, вроде идем продавать, и направились в путь. До места добрались к вечеру. Зашла в дом, а там девица из нашей деревни. Мы даже обрадовались такой встрече, еще не знали, что она, оказывается, к немцам подалась. Хозяин сразу куда-то ушел и вскоре вернулся с тремя полицаями. А девушка эта показывает на нас:
– Вот эти от партизан пришли.
Отвели нас в комендатуру. Бабушку сразу стали так бить, что-то все у нее выпытывали. Потом за меня принялись, расспрашивали, с каким заданием мы пришли. Я и вправду ничего об этом не знала. Сначала прикинулись ласковыми, вежливо выспрашивали, бывают ли партизаны в деревне. Я сказала, что ни одного не видела. Тогда начали пугать – наганом размахивали. Принесли резиновую нагайку, стали бить по лицу, по голове – куда попало. И все приговаривали:
– Зачем в село пришли? Какое задание получили? От кого?
Били долго. Сколько это продолжалось – не помню. По очереди – то меня, то бабушку – водили на допросы. Так в течение недели. О том, что нас арестовали, быстро стало известно. Уже на другой день я увидела в щель маму около комендатуры. Но к
