Вдохнув свежего воздуха, свободного от удушающих ароматов одеколонов и лаков для волос, я украдкой разглядывала неспешно шагающего рядом со мной Константина.
— Что теперь? — несколько напряженно спросила я, увидев, что он тоже время от времени искоса посматривает на меня, как будто пытается себя убедить в том, что рядом с ним действительно я.
Он отвернулся, потом, тщательно подбирая слова, ответил, глядя перед собой:
— Мне нужно уладить здесь дела, сделать кое-какие приготовления. А потом я намерен вернуться в тот город, откуда начались мои проблемы.
— Что будет со мной?
— Тебе лучше оставаться здесь.
— Лучше для тебя?
— И для тебя. — Он говорил жестко, с нажимом, давая мне понять, что не потерпит от меня никаких возражений. Но мне было плевать.
— Ты же сказал, что я сама буду решать, оставаться мне с тобой или уйти.
— То, что мне предстоит, опасно. Меня могут поймать и отдать под суд. Или убить.
— А что мне делать здесь одной, без тебя?
— Ты можешь начать здесь новую жизнь. Я сделаю для тебя новые документы, тебя никто не знает…
— Я и сама себя не знаю! Ту мою прежнюю жизнь уже не вернуть, я даже не знаю, стоила ли она того, чтобы ее возвращать.
Он с удивлением покосился на меня, но ничего не сказал.
— И я не знаю никакой другой жизни, кроме жизни с тобой!
— Ну так узнай. Женька, ты молодая, красивая, ты можешь начать все с нуля и стать тем, кем хочешь и с тем, с кем захочешь. Смотри, вон на тебя мужики оборачиваются.
Я покосилась по сторонам, но что-то не заметила толпы мужиков, провожающих меня восхищенными взглядами.
— Пусть оборачиваются. Пусть хоть на месте волчком вертятся. Мне все равно. Мне не нужен никто из них. — Я остановилась, и он, почувствовав это, тоже остановился и развернулся ко мне лицом. Мы стояли на тротуаре, прохожие, недовольно косясь, молча обходили нас.
Он, стоя неподвижно, как скала посреди бурной речки, смотрел на меня сверху вниз и молчал. По его лицу сейчас невозможно было что-то понять, его прозрачные, как чай, глаза смотрели серьезно и внимательно и ничего не хотели мне сообщить о том, что у этого человека на душе, есть ли она у него вообще…
— Я не знаю, кто из нас более бездушен, я или ты. Это же вроде бы у меня отобрали все чувства, эмоции, возможность привязываться к человеку и бояться его потерять. Выходит, ты вообще на это никогда не был способен? Или тебе тоже когда-то промыли мозги и превратили в зомби? — я говорила тихо, но мне казалось, что я кричу на всю улицу, и что слова, рвущиеся сейчас из меня наружу, слышат все, кроме него. — То, через что мы с тобой прошли — вместе! — для тебя вообще ничего не значит? Ты готов так легко послать меня начинать новую жизнь, потому что тебе так удобно?
Он молча разглядывал меня со странным выражением — удивлением и недоверием.
— Посмотри на меня, — сказал он мягко, почти шепотом, — я плохой парень. И со мной опасно. Я преступник, беглец. Мне предстоит разобраться, что за сволочь начала за мной охоту, и я не знаю, чем это кончится, — его губы дрогнули в сардонической усмешке, которая превратилась в оскал, — скорее всего, ничем хорошим. Но если ты думаешь, что мне все равно, что станет с тобой, то ты сильно ошибаешься.
Он приблизился ко мне вплотную. Его толкнули плечом, но он не обратил на это внимания.
— Я все это время, проведенное с тобой, боялся только одного: что я не смогу тебя потом отпустить, что я привяжусь к тебе больше, чем ты ко мне. Я не знал, как долго мне удастся притворяться, что ты мне безразлична.
— Ты хороший актер, — сказала я, обнимая его за шею, — я почти поверила, что ты меня не любишь. Но я… Думаю, что если я и не смогу больше любить по-настоящему, то научусь притворяться, что я тебя люблю. — Он порывисто прижал меня к себе, и теперь прохожие обходили нас стороной, посматривая на нас с разными выражениями лиц: некоторые с сочувственными улыбками, некоторые с нескрываемым раздражением.
— Пойдем домой, — сказал он, щекоча губами мою шею.
Он на весь вечер оставил меня одну в снятой нами квартире, но перед тем, как мы туда вернулись, затащил в какую-то дыру на окраине городка, где в полуразрушенном доме, к моему удивлению, все еще располагалась какая-то контора, в которой меня поставили спиной к белой стене и сфотографировали. Костя отправил меня на выход, а сам ушел с человеком, который нас встретил, вглубь дома, велев подождать снаружи, возле двери. Через несколько минут он вышел, кивнул и сообщил, что ближе к вечеру будут готовы мои новые документы.
В квартире я бродила из комнаты в комнату, трогая предметы, разглядывая посуду и пыльные сувениры в обшарпанном серванте, валялась на разобранной постели, глядя в потолок, и думала, что, наверное, когда-то и у меня была вот такая жизнь: я куда-то уходила, что-то делала и возвращалась вот в такую тихую и мирную жизнь, полную обыденных предметов, понятных и привычных дел. Наверное, были люди, которые меня знали: соседи, коллеги, родственники… Может, был даже мужчина? Куда все делось? Неужели меня никто не хватился, когда я исчезла из той жизни после взрыва? Была ли у меня своя квартира, свой дом, куда я возвращалась после насыщенного делами и событиями дня? Кто-то ждал меня?
Я выходила на балкон и, слушая городской шум, разглядывая дворик и соседние балконы с висящим на веревках бельем, пыталась представить себе обычную жизнь.
Я подходила к зеркалу и рассматривала отражение, пытаясь вспомнить свое лицо. Из зеркала на меня смотрела молодая женщина, изучала меня тревожными зеленоватыми глазами, хмурила аккуратно выщипанные в салоне брови.
Я залезла в душ и стояла там просто так, не моясь, под теплыми струями воды, вспоминая, как совсем недавно возле землянки мокла в лесу под ливнем, рассматривая молнии в ночном небе.
Вспоминала свою тихую жизнь в стенах клиники, наполненную строгим распорядком и почти лишенную каких-либо событий.
Что было бы, если бы Костя не разрушил ту мою прежнюю жизнь? Была бы я счастлива? Ведь я могла тогда радоваться, огорчаться, сердиться на кого-то, любить, заботиться, ждать дома его возвращения, как сейчас ждала этого загадочного, диковатого человека, который появился в моей жизни таким странным образом. Была ли я тогда счастлива? Вряд ли я узнаю ответ на свой вопрос, ведь мне не удается вспомнить ничего, что могло бы рассказать мне о той жизни, до взрыва. И, глядя на себя в зеркало, привыкая к своему лицу, заново узнавая собственные черты, я решила, что раз уж у меня осталась способность жить и соображать, то надо использовать хотя бы это. А вспоминая наш разговор с Костей посреди заполненного людьми тротуара, я пыталась представить себе свою будущую жизнь без него, как он предлагал: завести себе вот такое жилье, начать что-то делать, возвращаться в такой вот дом, наполненный воспоминаниями и ожиданиями… И знать, что где-то ходит по земле единственный человек, которого я знаю: которого я не раз видела голым, видела слабым, тащила его на себе, когда он был ранен, который все это время не раз занимался со мной сексом и при этом делал вид, что я ему безразлична… Который избавился бы от меня, не выцарапай я у него признания в том, что ему не все равно.
