в силах. Эти люди погибли много лет тому назад. Их убила стихия – как обычно, хмуро обронил он – предлагаю подумать о себе и хотя бы снять основную грязь с одежды – боюсь, что мои запасы чистых рубашек исчерпаны.
- Как будто у меня нет – пробормотала я, и пошла следом за ним в воду.
Речушка была на удивление мелкой и грязной, при малейшем волнении со дна поднимались маленькие облачка ила. Так что особо чистыми мы не стали, разве что мокрыми. Когда наш квартет, с большими усилиями вскарабкавшись по этому же склону, вернулся к своей стоянке, запах тухлой тины только усилился. Эсфирь Соломоновна потрясённо смотрела на наши хмурые лица, когда мы полезли в сундуки за одеждой, пусть и ношеной, но без аромата болота, а нашу пришлось сжечь – отстирать в этих условиях не представлялось возможным, равно как и везти с собой в город. Мы шустро переоделись и продолжили наше путешествие, спеша сказать последнее «прости» госпоже Евангелии.
Первым нарушил молчание Стефан:
- Правильно ли я понимаю, что в этой реке есть золото – осторожно начал он – и кое-кто из местных знал об этом, и они потихоньку занимались незаконной добычей?
- Именно так – подтвердил Марко.
- Но что мешает нам заниматься золотодобычей на вполне законных основаниях, с разрешения государства? Тем более, что мы с господином губернатором в таких чудесных отношениях? А, ребята?! – Стеф вопросительно смотрел на наши лица без признаков воодушевления, и явно не понимал такого негатива – Мы так быстро уехали, хоть бы веточку какую сломали для опознания этого места.
- Мы уехали так быстро, чтобы тебе потом шею не сломали… без всякого опознания – не выдержал Марко.
Стефан со значением посмотрел на меня, и я согласно кивнула на его невысказанный вопрос, подтверждая слова своего супруга. Эх ты, счастливчик, не знаком ты с реалиями… так-то оно так,но, если мы обнародуем такое, то государство не сможет справиться с наплывом незаконной добычи. А там, где золото, там вино и дурман-трава… поэтому мы все сейчас забудем о том, что было. Забудем, как страшный сон. Я посмотрела в глаза Милинки и поразилась – неужели эта девочка переступила порог Дубовой Рощи, страшно переживая при этом по поводу того, сможет ли она нам понравиться? В глазах моей невестки я увидела понимание и осознание всей возможной опасности.
- Мы всё понимаем, Марко, можешь не переживать за это!
- Говори за себя, милочка – пробурчал Стеф…
Ораховац встретил нас привычной суетой и ощущением праздника. На улицах и площадях решались флажки и гирлянды цветов. Даже в привычной рыночной суете проскальзывало предвкушение чего-то радостного.
- А какой нынче день? – немного озадачив себя расчётами, поинтересовалась я.
- Ты что, подруга – послезавтра Праздник Середины Лета! – нехотя ответил кузен, он так и не простил нам добровольный отказ от того, чтобы стать местными «Джонами Саттер». Наша карета привычно свернула в неприметный переулок и остановилась у гостиного двора. Из открывающихся ворот выглянуло довольное лицо трактирщика. Он посмотрел на нашу карету, и улыбка постепенно сползала с его лица – выходит, узнал!
- Ну здравствуй, Матея! Вижу, заждался, запереживал уже, не дай Семин, и в этом году к тебе не приедем на постой, так вот они мы! Улыбайся! – Марко дружелюбно похлопал старого трактирщика по плечу.
Тот заметно поморщился, так и было от чего – аромат болота общепринято не считался приятным. Мы молча вылезли из кареты под уверения супруги Тияны в том, что горячую ванну мы получим тотчас после заселения. Я молча кивнула – к чему, чему, а к качеству обслуживания у меня за последние восемь лет у меня претензий не было.
Глава 20
Глава 20
Умирает старый еврей.
- Изечка, так кому же ты завещаешь оставшиеся деньги?
- А еще шо то осталось?
- Да, таки кое-шо есть.
- Ты знаешь, Сарочка, мне уже лучше.
Уже на следующее утро мы отправили посыльного с запиской господам Альвер,в которой была просьба об аудиенции в любое удобное для них время. Посыльный очень скоро вернулся, и молча протянул ответ. На обратной стороне моей записки твёрдым почерком, так знакомым нам всем, было начертано: «Так действительно помереть можно, покуда вас дождёшься!»
Что ж, из этого мы сделали вывод, что мы можем нанести визит, когда будем к этому готовы. Я внутренне подобралась и сообщила:
- Поедем, отдадим дань госпоже Евангелии? Скажем, так сказать, последнее «прости»?
- Типун тебе на язык – отмахнулся Стефан – она ещё нас с тобой переживёт, кому это знать, как не тебе!
Все тяжело вздохнули, соглашаясь с его словами, и отправились на встречу с бабкой Вангой…
В особняке Альвер не ощущалось праздничных приготовлений, скорее, присутствовала некоторая нервозность, оно и понятно, почему: едва мы переступили порог дома, как со второго этажа дома послышался вопль орангутанга.
- Мама твоя, Божка, на рынке свёклой торгует! – после чего послышались торопливые шаги, и нам навстречу выбежала раскрасневшаяся госпожа Божена.
Её воспитания хватило на то, чтобы благосклонно кивнуть на наше дружное приветствие и махнуть рукой в сторону приоткрытой двери:
- Прошу вас, проходите, чувствуйте себя, как дома! – госпожа Божена нервно вымучила улыбку и удалилась.
Мы стали осторожно подниматься на второй этаж, ожидая самого страшного, но обнаружили только филейную часть Филипа, застенчиво торчащую из-под кресла в холле второго этажа.
- Фило, привет! – радостно поприветствовал его Стефан.
- Да не кричи ты… бабка услышит – взлохмаченный Филя выполз из-под кресла, вытаскивая за собой упирающуюся собачонку – мой младший сын выпустил эту мерзость из комнаты бабки Ванги, вот снова пришлось разыскивать по всему этажу, надо поскорее вернуть Жюли на место: не дай Семин, хватится бабуля пропажи…
Филип дрожащими руками запихнул Жюли в корзину и вытер вспотевший лоб, на морде собаки замерла мрачная решимость однажды совершить удачный побег, а сейчас она с ненавистью смотрела на окружающий мир из-под кустистых бровей. Мы уже практически подошли к покоям вредной старухи, когда из корзины донеслось жалобное поскуливание, переходящее в тоскливый собачий вой.
- Ах, ты, недоразумение рода собачьего – с ненавистью прошептал Фило.
- Собаку мучаете, изверги? – с возрастом голос госпожи Альвер не изменился, и по-прежнему напоминал скрип несмазанного колеса.
- Ну что
