с тем — стратегически правильно было…
Мои рассуждения прервало появление из-за кустов сирени шерстяного комочка, который заскулил и бросился мне под ноги так, что я чуть не упала. Я глянула вниз — к моим ногам прижималась дрожащая, как осиновый листочек, Лёля, которая тихо стонала.
Глава 20
— Лёля? — ахнув, я склонилась над ней.
Да, это была именно она — соседская собачонка Лёля, деликатный карликовый пудель, который жил в квартире над нами, у Норы Георгиевны.
— Что случилось, Лёля? — я подняла собачку на руки и принялась ощупывать её, нет ли ран. — Кто тебя так напугал, девочка?
Лёля посмотрела на меня умными слезящимися глазами и вдруг начала вырываться, поскуливая.
— Куда ты?
Видя, что она ведёт себя крайне нервно, я отпустила её на землю. Лёля дважды отрывисто тявкнула и вбежала в подъезд. Остановилась в дверях (по случаю летней жары дверь подъезда оставляли открытой, для проветривания), втребовательно взглянула на меня, тявкнула. Видя, что я не реагирую, прибежала обратно ко мне, попрыгала, потявкала и побежала обратно к двери. Я поняла, что она меня зовёт с собой и торопливо последовала за ней.
У двери своей квартиры Лёля хлопнулась на попку и горестно, по-бабьи, завыла. Я дёрнула ручку — дверь распахнулась. Лёля заскочила внутрь и принялась громко лаять.
— Нора Георгиевна? — с тревогой позвала я прежде, чем войти.
В ответ мне была тишина, лишь Лёля продолжала лаять, то забегая, то выбегая из комнаты.
Предчувствуя неладное, я вошла в комнату. На полу лежала Нора Георгиевна и не подавала признаков жизни. Я бросилась к ней и пощупала пульс. Он бился, но еле-еле.
В медицине я совсем не сильна, но прекрасно помню из курса медподготовки у нас на кафедре, что лежащего человека нельзя двигать — вдруг у него что-то сломано. Она лежала на животе, так что делать массаж сердца без того, чтобы не сдвинуть её было невозможно.
Я побежала к Вадику. Он студент медакадемии, уж он точно знает, что надо делать.
К счастью, он был дома.
— Что случилось? — из двери выглянуло его заспанное лицо.
— Вадик! Быстро! Там Нора Георгиевна упала!
— Сейчас, — Вадик, молодец, моментально сориентировался и выскочил как был, — Беги вызывай скорую.
Я побежала к Ивану Тимофеевичу звонить.
Через минут двадцать подъезд заполнился людьми, испуганные соседи собрались на площадке, тихо переговариваясь. Два санитара в белых халатах пронесли мимо нас Нору Георгиевну на носилках.
— Что с ней? — схватила Римма Марковна за рукав халата пожилого врача.
— Инфаркт, — отмахнулся тот, — не беспокойтесь, гражданочка, мы успели, теперь всё будет нормально.
Когда скорая уехала, соседи потихоньку рассосались, мы остались на площадке одни, а я держала на руках Лёлю.
— Поживет пока с нами, — сказала я Римме Марковне.
Та кивнула и украдкой вытерла глаза.
Заклятая подруга, с которой они постоянно воевали то за литературу, то просто так, теперь в больнице в тяжелом состоянии и Римма Марковна затосковала.
Утром, когда я сидела в своём, теперь уже своём кабинете, причём совершенно одна (наконец-то!), в дверь поскреблась Людмила.
— Заходи! — крикнула я (уже научилась различать шаги и манеру стучаться у коллег).
Она вошла с таинственным видом и протянула мне газету:
— Видели?
— Нет. А что там? — сделав отстранённо-удивлённый вид, я сцапала передовицу и развернула на третьей странице. Где красовалась большая разгромная статья, мол, в депо «Монорельс» Красный уголок в ужасном состоянии, что злостно попирает всю идеологию коммунистической партии… бла-бла-бла, в таком вот примерно духе.
Роберт расстарался вовсю, я аж восхитилась. Вчера я дала ему свои наброски, но совсем не ожидала, что он переделает всё это в такую вот разгромную жёсткую статью.
Мда уж, теперь кому-то придётся очень несладко. Теперь полетят головы.
Буквально через полчаса всё депо «Монорельс» гудело, как растревоженный улей.
Я сидела в своём кабинете и лишь тихо, про себя, посмеивалась. Примерно месяц назад, желая досадить мне, Альбертик науськал Герих: и товарища Иванова с его политработой и Марлена Ивановича, с подготовкой кадров — оба эти направления приказом отобрали у меня и закрепили за Герих. Она тогда ох и торжествовала. Бросала на меня взгляды победителя. Я тогда обиду проглотила. Но в свой розовенький блокнотик записала. Да, был у меня такой блокнотик, цвета взбесившейся барби. Очень дефицитный цвет, как на эти времена. Мне его кто-то подарил, я сперва чуть не рассмеялась, а потом решила, что вот оно, именно то, что надо. Я назвала его «Розовый Блокнотик Мести», и записывала своих обидчиков, тех, с кем еще предстоит разобраться. И разобраться максимально больно.
Я тогда лишь проглотила обиду и промолчала. А сейчас представился прекрасный шанс отдать всем сразу.
— Людмила, — я нажала на кнопку коммутатора, — а зайди сейчас ко мне, срочно.
Когда взбудораженная Людмила появилась, блестя глазами, я задала единственный вопрос:
— Ну что там?
— Альберт Давидович так кричал, так кричал! — начала рассказывать Людмила, снизив голос до свистящего шепота, — вызвал Иванова, опять на него кричал. А ещё ему звонят всё утро. Он ругается сильно. Матом. И на Герих кричал. Она вышла с кабинета и плакала. Лактюшкина её валерьянкой у себя отпаивала, наверно полчаса где-то.
— А сейчас что? — стараясь не подавать виду, спросила я.
— Сейчас совещание будет, — сообщила Людмила.
Хм, а меня не позвали.
Ну ничего, если гора не идёт… и так далее. Я отпустила Людмилу обратно на передовую, а сама, взяв газету, направилась к Альбертику.
— У Альберта Давидовича сейчас совещание! — сурово припечатала секретарша.
— Я знаю.
— Вас нет в списке приглашенных!
— А я без приглашения, как заместитель.
— Но Альберт Давидович…
— Займитесь лучше своей работой — сухо отрезала я и вошла в кабинет.
—…и теперь мы должны серьезно разобрать и правильно проанализировать этот вопрос для того, чтобы исключить всякую возможность повторения даже какого-либо подобия того, что имело место… — ударил по ушам спич Альбертика.
Я посмотрела на него — Альбертик был в ярости. Нет, это еще мягко сказано — в Ярости. Заметив меня, он запнулся и прервался на полуслове:
— Лидия Степановна, а вы здесь что забыли? — вызверился он на меня.
— На совещание пришла, Альберт Давидович. — спокойным голосом ответила я ему.
— Вас не приглашали!
— Когда в коллективе беда — приглашений не ждут! Нужно спасать депо «Монорельс»! — пафосно воскликнула я и у Альбертика не было аргументов выставить меня вон.
И я осталась в кабинете.
Я, конечно, понимала, что при мне Альбертик сбавил обороты, но даже этого хватало. Обличали врагов депо «Монорельс» товарища Иванова, Герих и других товарищей виновных в ситуации.
Я выждала немного, чтобы товарищ Иванов и Герих получили по полной, затем кашлянула и подняла руку.
Альбертик чуть не подавился воздухом. Он и так сдерживался при мне, а тут я затребовала выступления.
— Лидия Степановна! Вам разве есть что сказать по существу?
— Да, Альберт Давидович, есть.
— Только кратко. У нас регламент.
И я сказала. И даже регламент нарушать не стала:
— Товарищи! — сказала я. — Вопрос не в том, что товарищ Иванов сделал непоправимую ошибку — суть проблемы совсем другая. Товарищи! На разных предприятиях, в разных организациях, да что там говорить — если я скажу, что практически во всех предприятиях, то не ошибусь. Так вот, ошибки и недочёты случаются везде. Я сейчас не об этом. Главное, что наличие в депо «Монорельс» внутреннего врага значительно ослабляет нас в борьбе против противников коммунистической партии!
— Вы о чём, Лидия Степановна? — напрягся Альбертик. — Какой ещё враг?
— Я об Урсиновиче, — ответила я, пожав плечами, — Уже второй раз товарищ Урсинович наносит нам непоправимый ущерб. Смотрите сами — то он Гриновскому отправил черновик отчёта с ошибками и без согласования со мной, то пригласил товарищей от профкома из тракторного в Красный уголок, не уведомив об этом товарища Иванова и предварительно не проверив помещение. Иначе чем саботажем и вредительством я назвать это не могу!
— Неправда! — заверещал Урсинович, но воспрявшая духом Герих и повеселевший Иванов уже поняли, что есть шанс выкрутиться и перевалить всё на ближнего своего, и ухватились за соломинку.
Песенка товарища Урсиновича была спета.
Я, внешне сохраняя невозмутимое выражение лица, в душе торжествовала.
Вечером, я забежала домой переодеться, взяла с собой Лёлю, которую надо было всё равно выгулять, прихватила у Риммы Марковны котлет и жаренных кабачков в лоточки, я направилась в переулок Механизаторов, проведать Веру-Лиду.
На улице была чудесная погода, лёгкий ветерок раздувал мои волосы, а на душе было спокойно и радостно —
