вольностей в стенах университета. На улице можешь делать, что хочешь, а тут я такого не потерплю. В противном случае сниму все надбавки и повешу на тебя всю общественную нагрузку. Будешь у меня каждый день до ночи на кафедре сидеть. Понятно?
– Абсолютно, – зеркалит Кир мой ответ. Но кажется, отповедь начальства его совсем не впечатлила. – Никаких вольностей внутри университета.
– Идите, – машет устало рукой декан, и я поднимаюсь даже быстрее Кира – так мне хочется поскорее оказаться на свободе. Мы движемся к двери, как резкий голос декана останавливает нас:
– Подольский! – Василий Васильевич взглядом указывает на наши сцепленные руки.
– А, да, прошу прощения, – Кир растягивает губы в обескураживающей улыбке и медленно отпускает меня.
– Что это было? – уже в коридоре несчастно бормочу я. Не так мне виделся визит к декану. Совсем не так. Не то чтобы я жаловалась, но обрести понимание хотелось.
– В каком смысле?
– Я думала, он нас как минимум убьет, а он…
– А, ты это имеешь в виду, – легко смеется Кирилл. – Так у нас нигде не прописано, что близкие отношения между преподавателем и студентом под запретом. Нет такого закона, и устав университета этого не запрещает. Ты не знала, да? – Кирилл со снисхождением смотрит на меня. – Сильно испугалась?
Я киваю. Так хочется прижаться к нему и почувствовать его уверенность, напитаться ей, но я не могу.
– Идем, покормлю тебя, на обед же ты не успела. Он снова протягивает мне руку, но свою я прижимаю к груди.
– Кирилл! – возмущенно шиплю. – Ты опять?
– Прости, постоянно хочу к тебе прикасаться, – легко признается он, а я чувствую, как краска заливает щеки.
Получать такие откровения от того, кого всегда считала запретным плодом, дико непривычно. Слишком уж резко все изменилось там, в кабинете ректора, и откровения Кирилла пошатнули меня, столкнули с накатанной колеи, что я выстлала поверх абсолютной уверенности в своем выборе.
– Лизка все-таки сдала нас, – бормочу, лишь бы отвлечься на что-то. Гадкий поступок приревновавшей подруги почти не задел, но напугалась я знатно. – А мужества показать лицо ей не хватило.
– Не думай о ней, – отмахивается Кир. – Не от счастливой жизни она это сделала, счастливые люди не стремятся подгадить другим. Знаешь, я даже рад, что так случилось, зато нам удалось откровенно поговорить.
– И я теперь могу не ходить на дополнительные? – невинно хлопая глазками, закидываю удочку.
– Ни за что! Неужели ты думаешь, я добровольно откажусь от возможности на законных основаниях провести с тобой время?
– Это нечестно! – возмущенно луплю его по плечу, всю милоту с меня как рукой сняло. – Я весь материал знаю, и к тому же мне работать нужно.
– Я буду приходить и оставлять тебе щедрые чаевые, – играет Кирилл бровями. – Они с лихвой покроют твои потери.
– Кири-и-илл! – возмущенно тяну, но Кир лишь звонче смеется.
Заплатить за обед он мне не позволяет. Выбирает для нас столик и садится со мной, хотя для преподавателей предусмотрен отдельный зал, а в общем едят одни студенты.
– На нас косятся, – жалуюсь я несчастно.
– На нас даже никто не смотрит, – со снисходительной улыбкой поправляет Кирилл, а я оглядываюсь и понимаю, что действительно те, кто еще не успел убежать на занятие, ровным счетом не обращают на нас никакого внимания.
А после того, как мы доедаем обед, он действительно ведет меня в аудиторию, чтобы целых полтора часа посвятить учебе. Кирилл дает мне распечатанный конспект лекций и заставляет переписывать его в тетрадь. На все мои возмущения отвечает, что так я лучше запомню, чем если бы просто взяла листы и не глядя убрала их в сумку. Он устраивается за преподавательским столом, я же сажусь за примыкающую к нему парту, так что Подольскому прекрасно видно все, что я записываю.
По ходу он комментирует то, что я пишу, объясняет и задает наводящие вопросы. Никаких двусмысленных ситуаций или приставаний, ничего из того, чего я так опасалась, не происходит. Видимо, наш разговор в кабинете декана так повлиял на поведение Подольского.
Но если быть уж совсем откровенной, то такого внимания от Кира мне как раз и не достает. Мне нужно постоянное подтверждение его недавним словам – слишком уж глубока моя неуверенность, именно поэтому я делаю все, чтобы его получить. Вздыхаю глубоко, так чтобы грудь ходуном ходила в вырезе так удачно одетого сегодня свитера, задеваю его ноги своими, дую губы и накручиваю локоны на палец. Кирилл определенно замечает все мои потуги, но ведет себе безупречно, ровно так, как и полагается доценту. И лишь искорки, пляшущие в глубине его глаз сообщают мне, что ему все это нравится.
– Ну что, Васильева, – наконец, он поднимается из-за стола и потягивается. – Двойка вам за поведение… – его губы чуть подрагивают, не давая улыбке проступить на поверхности, и я уже готовлюсь дать остроумный ответ, как на всю аудиторию раздался звонок моего телефона.
Сердце почему-то пропускает удар. А когда я вижу фотографию лучисто улыбающейся в объектив бабушки, непроизвольно хмурюсь – она точно должна знать, что сейчас я на занятиях. А значит, просто так звонить не станет.
– Алло? – настороженно зову я.
– Анна Васильевна вам кем приходится? – не здороваясь, спрашивает какой-то усталый мужской голос, а у меня как будто весь воздух в легких мгновенно заканчивается.
– Бабушка, – мой голос похож на скрежет ржавого металла, такой же трухлявый и неприятный.
– Родственница значит? – вроде как радуется незнакомец.
– Что с бабушкой? – я не выдерживаю неторопливого темпа беседы, заданного мужчиной.
Кирилл считывает испуг, что просто не может не отразиться на моем лице и в поведении, и тут же оказывается рядом. Взглядом спрашивает, что случилось, но я и сама пока задаюсь этим вопросом, поэтому ответить ничего не могу. Только бы ничего непоправимого!
– Ваша бабушка сейчас в реанимации… – мужчина на том конце провода представляется врачом, что-то бубнит про инсульт, про документы и возможную операцию, которая в любой момент может понадобиться, сыпет непонятными терминами, типа «геморрагический», а я только и могу, что беспомощно держать трубку у уха и смотреть в полные беспокойства глаза Кирилла.
Сосредоточиться на словах врача не получается. Мозг вырывает из контекста отдельные редкие слова, но постичь их смысл никак не удается. Я теряюсь в обрушившемся так внезапно шквале информации, не могу принять, что моя реальность вновь изменилась, и теперь впереди неизвестность. Кир забирает из моих слабых пальцев трубку и сам общается с доктором. Я не сопротивляюсь. С радостью перекладываю этот груз на его плечи, потому как мои попросту не выдерживают. Еще чуть-чуть, и
