любой зарубежной заразе, поинтересовавшейся, куда же именно его пожертвования были использованы, мы сможем вполне конкретно пальцем в готовый, отремонтированный участок ткнуть. У них же там, в Италии, цены на все не чета нашим, этот итальянец даже и не поймет, что тебе конкретно двадцать процентов от перечисленной суммы пошло.
— Маловато будет, случись что, все шишки же на меня посыплются. — Нахмурился Чибиков, уже мысленно пристроивший для своего коттеджика кратно большую сумму.
— Так не двоим же нам все деньги достанутся. Городскому прокурору отстегнуть придется. А еще в столицу не меньше тридцати процентов, и Илюхину, чтобы он всякие депутатские расследования у себя тормозил.
— Илюхину и пары миллионов хватит.
— Черт с тобой! — Нахмурился начальник. — Бери двадцать пять процентов! С торговлей о выставлении в платежках суммы в девяносто миллионов на партию кресел сам договоришься. Куда перегонять остальное, ты знаешь. И в пепельнице листочик с нарисованной его рукой схемкой подпалил. Не то, чтобы это очень уж важно было, но предусмотрительная монашка и на свечку презерватив надевает.
Вот так, совершенно неожиданно, начальник отдела городского строительства и ремонта получил себе, на строительство своей «прелести», еще двадцать два с половиной миллиона рубликов. Не долларов, конечно, но тоже очень даже неплохо. И даже красочный сон в первую ночь смог посмотреть, как он в своем полностью достроенном домике гостей принимает. В детство, так сказать, впал. Ведь высоколобые умки уверяют, что сны исполнения желаний снятся исключительно лишь женщинам и детям, а он же точно не женщина.
Вот только проснулся Сергей Михайлович Чибиков терзаемый некой неявной тревогой. Что-то очень плохое должно было приключиться. Причем, это плохое, как раз с полученными деньгами было связано. Так до самого вечера и проходил, постоянно вздрагивая от посторонних шумов в коридоре и за окном. Ночью снова сон про свой новый коттедж смог посмотреть. Даже гости были. Только и гости как-то недобро на него поглядывали и шушукались между собой.
Целых четыре дня промучился господин Чибиков, по ночам уже засыпать боялся, а на пятый его к себе снова Зимин вызвал.
— Я тут подумал, — начал градоначальник, пряча от своего подчиненного свои припухшие, покрасневшие глаза с полопавшимися капиллярами, — а ведь Ледовый дворец — это визитная карточка всего нашего города. Негоже нам с вами, Сергей Михайлович, на этом наживаться. Я сегодня вернул все причитающиеся мне деньги обратно, на счет вашего отдела.
— Так это ж замечательно! — Расплылся в улыбке от наступившего внезапно дикого облегчения господин Чибиков. — Тогда я тоже прямо сейчас верну свою долю и лично начну самые лучшие бригады для этого объекта формировать. — Вот только… — по его спине прокатился озноб, — даже этих денег не хватит для завершения реконструкции. Очень уж много мы в проект всякого дорогостоящего оборудования напихали. Ну, вы понимаете… чтобы потом простор для оптимизации иметь.
— Проект менять уже поздно, — Зимин даже встряхнулся, как собака от тоже накативших внезапно мурашков, — я лично готов выступить меценатом этого строительства. Обойдется мой сынуля в своем Париже без нового Феррари. Главное, в самые сжатые сроки закончить эту чертову реконструкцию, иначе, боюсь, я просто не выдержу. И никаких оптимизаций! Все запланированное самое лучшее оборудование установим!
— Да-да, у меня на моем загородном коттедже тоже целая куча самых лучших отделочных материалов припасена, — поддакнул в такт строительный начальник, — на святое дело ничего не пожалею.
Перестройка пошарпанного и сильно обветшавшего с советских времен ледового комплекса закипела. В деньгах недостатка вообще не было: при малейших задержках то депутаты среди своих клич объявляли на предмет скинуться на «святое дело», то прокурор города внезапно деньги от проданной шикарной квартиры переводил, чай, не последняя же у него квартира. Да и столица про ведущееся в провинции строительство внезапно вспомнила. Короче, всем миром, в самые сжатые сроки «визитную карточку города» принялись до ума доводить.
* * *
И снова Иганск. У Вовки Калугина с его эпатажным мотоциклом снова случились проблемы! Буквально, выезжая со стоянки возле дома, он умудрился колесо проколоть. Два раза кряду. Точнее, после первого раза Вовка, в темпе вальса, своего железного коня до ворот шиномонтажки докатил, благо она неподалеку от их дома располагалась и работала круглосуточно. Еще и своему начальнику на сотовый позвонил, сообщил, что в очередной раз опаздывает, назвал примерное время прибытия после непредвиденной задержки, заплатил за произведенный ремонт, уселся в седло и… через сотню метров снова пропорол колесо! Как результат: очередная задержка, непредвиденные траты и разъяренный начальник на том конце сотовой связи. Ну, и соответственно, снова непредвиденные и очень обидные траты: за систематические опоздания на работу начальник пообещал лишить Вовку премии.
Потому в свой первый же выходной день, с утра, спозаранку, отправился отважный байкер… в церковь. Ну, а как еще защититься от нечистой силы, явно невзлюбившей чудо заокеанского мотопрома?
Батюшка, встретивший Калугина во дворе церкви (точнее это вовсе не церковь была, а часовня Александра Невского, но Вовка в подобные тонкости никогда не вдавался), был велик ростом и, в придачу к мясистому красному носу, имел роскошную бороду и громовой голос.
— Освятить сию дьявольскую колесницу? — Прогудел он, выпучив глаза на высказавшего сие кощунственное пожелание Владимира. — Сие деяние невозможно иначе, чем за сорок тысяч рубликов.
— Побойтесь бога, батюшка! — Возопил в ответ Вовка, у которого после двухкратного посещения вчера шиномонтажки примерно такая сумма и оставалась на кармане до следующей получки. И ожидалась та получка еще не скоро. А жить-то в таком случае на что? — Пять тысяч.
— Наш святейший патриарх Мефодий в столице-матушке меньше, чем за тридцать тысяч вечнозеленых освящение и не проводит. — Привел неотразимый, на его взгляд довод, церковник. — Тридцать тысяч. Так уж и быть, негоже за работу требовать больше, чем наш верховный иерарх.
— Так, то патриарх и в столице. Там всяких Новых русских, у которых денег куры не клюют, полно, а у нас провинция. — Парировал любитель мотоциклов. — Десять тысяч, причем рублей, а не долларов.
— Вот не уважаешь ты, отрок, святую церковь. Прокляну я тебя, если не одумаешься. — Поп перешел к угрозам. — Двадцать тысяч, согласен, рублей, — последняя цена, ниже просто святотатством будет.
— Уважаю я церковь, потому пришел. — Вовка замялся, пытаясь придумать обоснование для снижения цены повнушительней. — О! За двадцать тысяч вы бы автомобиль освятили, у которого четыре колеса, а у моего мотика колес вдвое меньше, соответственно и цена должна быть вдвое ниже. — Десять тысяч.
— Мы торгуемся или где? — обиженно воззрился на Калугина мужик в рясе. — Если торгуемся, то изволь свою цену повышать к моей навстречу.
Короче, сошлись на пятнадцати и, после того, как Вовка отсчитал ему три розовые бумажки, святой человек достал откуда-то кадило и, подпалив его при помощи зажигалки, затянул густым, сочным басом:
— Господи Боже наш….
Старухи, собравшиеся на этот бесплатный концерт, только крестились и бормотали восхищенно:
— Красиво выводит, и не подумаешь, что простой пономарь, ну чистый архидьякон!
Вовка Калинин, получив оплаченную им услугу, вскочил на мокрый от святой воды мотоцикл и умчался вдаль по своим делам. А местный дворник, дядя Вася, для солидности поименованный на церковный манер пономарем, переложив полученные им три пятитыщки в карман джинсов, принялся снимать свою неудобную рабочую одежду. В других местах вон, яркие, крепкие рабочие комбинезоны со множеством карманов выдают, и только в церкви свято экономят на спецодежде для своих работников. Пономарю вон, старую рясу священника из Покровской церкви вместо комбинезона выдали. Дяде Васе даже пришлось собственноручно на эту черную бесформенную хламиду хотя бы один внутренний карман нашивать.
Еще раз, нащупав в кармане гладкие, шуршащие бумажки, дядя Вася негромко пробормотал, довольно ощерившись:
— Лох не мамонт, лох не вымрет.
* * *
Амира Наильевна Шерзадаева всю свою жизнь любила и собирала брошки. Увлечение пошло еще с детства, когда бабушка отдала ей одну из своих: круглую с цветочной росписью на черной эмали. Амира цепляла ее на все свои платья и даже на школьную форму: с одной стороны — сначала октябрятский, потом пионерский значок, с другой — брошка. Была бы ее воля, она бы и на футболки от спортивной формы ее прицепляла, но тут уж школьный физрук стоял насмерть.
С тех пор коллекция
