соорудили!
– Старались товарищи, – отметил Рузаев.
– А это что? – удивился Кашечкин.
И действительно, сооружение представляло собой не замкнутый круг, а нечто вроде полукольца. С одной стороны закрытое, оно зияло с другой стороны широким, как ворота, проемом. Проем этот смотрел прямо на окна женской казармы.
Сзади подошли Тхан Донг и Фан Ки Ну.
– Товарищ Тхан Донг спрашивает, все ли хорошо сделали? – перевела Фан Ки Ну.
– Да, спасибо. Товарищи благодарят, – по-вьетнамски ответил Шульц.
– А что, повыше нельзя? И дверцу вместо дырки? – спросил было Кашечкин, но Рузаев быстро вмешался.
– Не надо переводить, мы сами все уладим.
– А на мой взгляд, очень хорошо сделали, – заметила Фан Ки Ну, – ваш домик полностью закрыт, и вас никто не будет тревожить.
– А мы? – Кашечкин не мог молчать.
– О, вы нас абсолютно не тревожите. Нам даже приятно, – Фан Ки Ну улыбнулась, – пойдемте обедать.
***
Столовая для гостей представляла собой плетеную хижину, рядом с которой находился очаг с вмурованным в него котлом. Ели вместе за деревянным столом. Рузаев наклонился и выловил откуда-то из-под стола бутылку настоящей пшеничной водки.
– Вот так! – прокомментировал он, – надеюсь, все будут.
– У меня только одна и есть, – смутился Кашечкин.
– Товарищ! Хоть у вас мама и опытная, – Рузаев ловко разлил водку по пяти чашечкам, – но и я путешественник бывалый. Это личные запасы. Ну, за хорошее начало!
Чокнулись и выпили. Шульц и Рузаев только крякнули, а Тхан Донг поперхнулся и полез руками в блюдо с рисом. Глядя на это, Рузаев снова нырнул под стол. На это раз у него в руках был настоящий кирпичик черного хлеба.
– Режьте, – вздохнул он, – от сердца отрываю.
Обрадованный Шульц, уже два года не видевший настоящего русского хлеба, схватил огромный штык-нож и начал кромсать им буханку на толстые ломти. Выпили еще раз и закусили.
– Плохо, стаканов нет, – заметил Рузаев.
– Зато чашки хорошие!
Тхан Донг, Рузаев и Шульц пили крупными глотками, причем вьетнамец заметно охмелел. Кашечкин и Фан Ки Ну отхлебывали по чуть-чуть, и их обоих одинаково передергивало.
– Ничего, привыкай, – Рузаев хлопнул Кашечкин по плечу, – на фронте это называлось «наркомовские сто грамм». Наркомовские, понял?
– Не надо привыкать, – заметил Шульц.
– Почему? – удивился Рузаев.
– Здесь водки нормальной нет. Табак есть, чай есть, а водки нет. Не умеют делать.
– Что же они так?
– А вы заметили, – неожиданно сменил Шульц тему, – как они к нам относятся. Как бан лиен со9! Запомните эту фразу. Как бан лиен со.
– Да, советские друзья, – подтвердил Тхан Донг.
– Они ведь нам самое лучшее отдают. Нам вот на обед и рис есть, и масло, и свинина. А у самих ничего нет! Сами-то они этого позволить не могут.
Фан Ки Ну молча слушала Шульца, а Тхан Донг, не понимая, согласно кивал и улыбался.
– Вот вы над туалетом смеялись, а ведь достаточно было им намекнуть, и они за полдня построили. Как муравьи навалились и сделали, по мере своего понимания, – продолжил Шульц.
– Да, да, – кивал Тхан Донг, – верно.
– Надо – они всю батарею на руках перенесут. И вас собой закроют. Потому что вы двое – их последняя надежда на победу. На победу малой кровью!
Шульц ударил кулаком по столу.
– А вы по шляпам стреляете. А они, – он кивнул на Тхан Донга, – пылинки с вас сдувать будут. И дел важных ждать будут. Вы для них – единственное средство нагнать страху на американцев. Такого, чтобы они в самолет залезать боялись.
Шульц немного помолчал, затем продолжил:
– Они вам очень благодарны. И на все для нас готовы. На все.
Шульц, смакуя, допил водку и закусил черной горбушкой.
– Так что ешьте, и за дело.
Глава 12. О том, как американцы
учатся насаждать демократию
Empty spaces – what are we living for
Abandoned places – I guess we know the score
On and on
Does anybody know what we are looking for
Another hero another mindless crime10
Queen
Взвод сержанта Дойли погрузили в катер и повезли по реке. Другие взводы, также на катерах, следовали на некотором отдалении.
Катер шел вверх по течению, мощно взрывая воду тупым носом. По берегам реки тянулись бесконечные заросли, болота и рисовые плантации, неотличимые от болот. Здесь же дружными кучками располагались деревушки на сваях из бамбука. При виде катеров местные жители настораживались, но особого беспокойства не проявляли.
Сильвестр сидел на планшире и наблюдал за жителями. Мужчины что-то делали на широких верандах, нависающих на свайных опорах над рекой. Женщины ходили по плавающим настилам и полоскали с них белье в мутной, грязной воде. Мощная волна, идущая за катером, набегала на эти мостики, и люди еле удерживались. Одна женщина не успела вовремя убежать, волна ударила в бамбуковый настил, перевернула плетеную корзину, и белые тряпки поплыли по воде. Женщина забегала, замахала руками, открывая рот в неслышном за рокотом моторов крике. Разморенный жарой и одуряющим однообразием дороги, Макарони рассмеялся.
– Что там?
Сержант лениво, через плечо, смотрел на него.
– Корзину у вьетнамца смыло.
– Ну-ка! – Катер отошел довольно далеко от места происшествия и сержант, чтобы лучше видеть, достал бинокль. – Класс!
Минуту он с удовольствием наблюдал за суетой вьетнамцев, которых захлестывали буруны, а затем крикнул рулевому:
– Эй, там! Держи ближе к берегу.
– Есть, сэр!
– И прибавь, если можно!
– Немного можно.
Катер зарычал сильнее, приподнял нос и пошел возле самых бамбуковых свай. Мощный вал катился по человеческому муравейнику. Сержант весело хихикал. Старые солдаты и новобранцы, понявшие маневр сержанта, сдвинули козырьки кепок и начали наблюдать.
– О, побежал, побежал! Убежит, нет? Убежал!
– Смотри, смотри, свалился!
– О, поплыли! И корзина уплыла!
– Ладно, хватит! – прекратил их восторги сержант и вновь скомандовал рулевому: – На середину выруливай!
Катер зарычал глуше и пошел ближе к середине реки. Навстречу ему, вниз по течению, спускалась длинная лодка, наполненная всяким хозяйственным добром. Два вьетнамца, один на носу, другой на корме, увидев катер, начали лихорадочно тыкать в воду длинными шестами, пытаясь отвести лодку в сторону. Рулевой, чтобы дать им пройти, немного сбросил газ.
– Куда! – усмехнулся сержант. – Держать курс.
– Так ведь это корыто!
– Дави его!
Двигатель взревел, и катер вновь поднял пенный бурун перед носом. Вьетнамцы громко заверещали, стоявший на носу мужчина бросил шест и замахал руками. Катер приближался, и оба вьетнамца сиганули в воду. Форштевень с хрустом врубился в утлую деревяшку, лодка перевернулась, и винт разрубил ее пополам. Минута – и посреди пенного следа на
