В ушах у нее стоял равномерный гул волн, он отзывался ударами ее сердца. Ветер, касаясь ее разгоряченной кожи, как будто ласкал ее и наполнял желанием. Открытое небо над ними обещало безграничную свободу, вечное благословение. Ночь накрыла их теплым прокрывалом, освещенным слабым светом полузакрытой облаками луны.
С подветренной стороны мыса темнела полоска естественной ниши. Они, не сговариваясь, двинулись туда. Он расстегнул пуговицы на ее платье, она проделала то же с его рубашкой. Кремовый шелк упал на песок мелкими складками. Они стали на него на колени, слившись губами, и она принялась стягивать с его мускулистой спины рубашку. Он нежно целовал ее и терпеливо ждал, когда она освободит его руки.
Он взял в ладони ее груди, ощущая соски под тонким шелком и кружевом, и скользнул пальцами за спину, чтобы расстегнуть застежку лифчика. Он склонил голову, чтобы вкусить гладкие, с голубыми прожилками, полушария, закрыв глаза, вдыхал теплый женский запах, и она ощутила на своей коже, как дрожат его ресницы.
Вокруг их обнаженных тел был шелк и песок, когда они, освободившись от одежды, легли на землю. Коралловый песок скользил под ними, когда они двигались в едином ритме, касаясь, замирая, пробуя на вкус взаимную радость, восторг, экстаз.
Они нашли больше того, что искали. Это был праздник чувств, нарастающее блаженство, охватившее их целиком. Объединенные в одно целое, беззащитные в своей нежности, они двигались, охваченные бьющей через край энергией и необыкновенной хрупкостью, жаром, от которого захватывало дух, и нежной страстью, подернутой страхом. Страшась испытать это чувство, они поддались его яростному и всепоглощающему колдовству. Это чувство застало их врасплох и создало из них новое и прекрасное единое существо, навеки запечатленное в памяти песка, моря и луны.
Позже, когда они оделись и взобрались на мыс, они обнаружили, что, пока они, забыв обо всем, любили друг друга, кто-то стащил аккумулятор из их машины. Они переглянулись и расхохотались. Они долго вспоминали об этом с улыбкой, и тогда, когда ждали рейсового автобуса в аэропорт, и тогда, когда сообщали в компанию по аренде, где можно подобрать их автомобиль, и позднее, во время долгого перелета домой.
Но их хорошее настроение продержалось только до тех пор, пока они не добрались до дома тети Тин. Когда они выходили из «чероки», навстречу им с веранды из кресла-качалки поднялся мужчина. Он подошел к ступенькам и сурово смотрел, как они приближаются к нему. От его взгляда не скрылась ни их помятая одежда, ни соломенная шляпка в руках Джулии и то, как заботливо обнимал Рей ее за талию. Человек этот был строен, с каштановыми с проседью волосами и утонченным видом. Его приятный голос носил явные следы бостонского произношения, хотя подтекст был резок, колюч, как тонкая английская сталь.
— Добрый вечер, Джулия, — сказал он, — впрочем, вернее, доброе утро; прости мою ошибку, мне пришлось дожидаться тебя некоторое время. Я мог бы спросить тебя, где ты была, но вопрос этот может показаться тебе бестактным, если не сказать излишним, учитывая обстоятельства.
Это был Аллен.
Глава десятая
— Прости мое плохое настроение, — сказал Аллен, отворачиваясь от окна трейлера, в котором помещался офис Офелии, помощника режиссера. Временно она отдала этот офис ему в пользование. — Я могу объяснить это усталостью и беспокойством. Если я сказал что-то такое, что огорчило тебя, я хочу, чтобы ты знала — я в этом искренне раскаиваюсь.
Когда Аллен начал свою речь, Джулия только входила в трейлер. Впечатление было такое, будто он репетировал свою роль, ожидая, когда она начнет отвечать на его вопросы, заданные утром. Она молча смотрела на человека, за которого собиралась выйти замуж, продюсера ее фильмов. Она была обескуражена и таким неожиданным изменением отношения к ней, и усталостью в его голосе, и формальным тоном. Чопорность поведения Аллена выглядела нелепой, если принять во внимание их близкие отношения. А может, она ошибается, может, это просто кажется ей, потому что она привыкла к свободным манерам Рея, к его намеренному пренебрежению дистанцией, которую люди обычно сохраняют между собой. Она не могла себе представить, что, будь на месте Аллена Рей, он держался бы на таком расстоянии от нее, если бы они не видели друг друга неделями, не могла себе представить и того, чтобы он говорил с ней таким подчеркнуто вежливым тоном, как будто она была для него не больше, чем партнер в бизнесе. Конечно, Аллена никогда нельзя было назвать развязным человеком. Страдая некоей манией по всему британскому, он старался вести себя не только на людях, но и в личной жизни так, чтобы по всему напоминать цивилизованного английского джентльмена. Он всегда был корректным, справедливым, приятным в общении, но скрытным, замкнутым. Раньше ей никогда не казалось это странным. Очевидно, ее чувства к Аллену каким-то образом изменились.
Никогда еще Аллен не выглядел таким аристократом, как сейчас, когда он стоял в своих безупречных брюках, рубашке от «Тернболла и Ассера», в бордово-сером галстуке с широкими, как у шарфа, концами, с гладко зачесанными у висков светло-каштановыми волосами, тронутыми серебристой сединой, красиво оттеняющей бронзовое лицо, загоревшее на бесчисленных теннисных кортах. Она удивлялась, где он нашел фарфоровую чашку для чая «Эрл Грей», которая дымилась на письменном столе, кто украсил этот стол письменным прибором из оникса и кто поставил черный телефон обтекаемой формы, которую он предпочитал всем другим. Может быть, Офелия. Помощник режиссера подшучивала над капризами Аллена, но ей как будто доставляло тайную радость удовлетворять каждую его прихоть.
Наконец, Джулия произнесла, стараясь говорить спокойно:
— Ты очень великодушен.
— Не в этом дело. Я не имел права разражаться такими тирадами в твой адрес. Я могу только сказать в свое оправдание, что никто, по-видимому, не знал, где ты находишься, кроме того, что ты куда-то отправилась с Табэри. Хотя у меня нет никаких сомнений в том, что его тетка искренне хотела помочь мне, она изо всех сил уклонялась от вопросов на эту тему, куда вы уехали и как долго будете отсутствовать. Я представлял себе все мыслимые и немыслимые несчастья и решил связаться с полицией, если ты не появишься к утру.
— Если бы я знала, что ты приедешь сюда и будешь так беспокоиться, и если бы я знала, где я буду, я бы Оставила тебе записку. Полет в Нассау произошел под влиянием минуты, он не был запланирован.
Накануне Джулия объяснилась со своим женихом. Она и сейчас не сказала ему больше, чем тогда, а именно то, что ее, в сущности, увезли насильно. Некоторым образом, эта подробность требовала более развернутого описания обстоятельств, чем ей бы хотелось. Кроме первой резкой реакции Аллена, других последствий этого происшествия пока не было. В тот момент вмешался Рей и предложил, чтобы они отложили выяснение отношений до утра, как более благоприятного времени, когда Джулия отдохнет, а Аллен немного остынет. Рей подкрепил свое предложение тем, что взял Джулию за руку и повел мимо Аллена в ее комнату. Джулия вошла внутрь и с облегчением закрыла за собой дверь. Секундой позже она услышала голоса, двух мужчин, обменивающихся резкими репликами, затем прозвучали шаги Аллена, спускающегося по ступенькам, и шум его отъезжающей машины. Она ожидала, что Рей придет к ней поговорить о внезапном появлении Аллена или хотя бы пожелать ей спокойной ночи. Но он не пришел, и утром Джулия тоже не видела его.
