Ну ладно, ладно! Нечего передергивать. Нельзя ли поближе к делу?
— Да нет никакого дела, Петр Иванович. Ребята как ребята. Никто ими, как видно, не занимается. Никому до них нет дела. Проводят все свое время в мрачном, захламленном дворе: и курят, и ругаются, и в карты играют. Об ограблении квартиры они, может быть, что-нибудь и слышали, но сами вряд ли к этому имеют отношение.
— К сожалению, имеют, — мрачно сказал Кунгурцев.
Детская преступность всегда особенно сильно волновала его.
— Вам что-нибудь удалось узнать? — спросил я.
Петр Иванович молча протянул мне несколько листков бумаги, исписанных мелким почерком оперативного уполномоченного Лаврикова. Из его сообщения я узнал, что на следующий день после ограбления квартиры Парадиевой в комиссионном магазине на Новой улице был задержан человек, сдававший синий отрез Парадиевой. Он оказался чистильщиком ботинок на привокзальной площади. На вопрос Лаврикова, откуда у него отрез, он ответил, что вчера к нему подошел высокий мужчина цыганского типа лет сорока пяти — пятидесяти и предложил ему купить по дешевке отрез, так как очень спешил на поезд.
— «Нужны деньги, друг, а времени сдать в комиссионку не осталось», — так он мне сказал, товарищ старший лейтенант, — заявил чистильщик. — Ну, я и решил немного заработать. Ведь не враг же я себе.
— Найти мужчину цыганского типа, — сказал Кунгурцев, когда я закончил читать отчет Лаврикова, — пока не удалось, но дворник дома, в котором произошла кража, по описанию легко узнал в нем человека, которого несколько раз видел с твоими ребятами. Один раз, заметив, как незнакомый мужчина угощает ребят водкой, дворник сделал ему замечание, на что тот нахально заявил под смех мальчишек: «Могу и тебя угостить, мне не жалко».
Не хотелось думать, что рыжий Павел, молчаливый Игорь, маленький любопытный Хрящ или даже малосимпатичный мне Сашка помогали обворовывать квартиру, но я вынужден был согласиться с Кунгурцевым — без них это дело вряд ли обошлось.
— Если даже они и не принимали участия в краже, — сказал Петр Иванович, — то уж по крайней мере были наводчиками для вора или караулили на улице.
— Кстати, о девушке, к которой ты ходишь на свидание, — спросил меня Кунгурцев, когда я уже собирался уходить. — Кто она такая?
— Это двоюродная сестра моего школьного приятеля, Петр Иванович. Мы предварительно созваниваемся с ней по телефону, и примерно за полчаса до моего прихода она уходит, так что наше свидание никак не может состояться.
5
...Во дворе меня встретили как старого знакомого.
— А вам опять не повезло. Только что ушла, — огорчился за меня Павел.
— Ну уж сегодня я ее обязательно дождусь, — заявил я.
Кроме знакомых мне Игоря, Сашки, Хряща и безымянного коротышки в бобочке во дворе было еще трое ребят. Один из них — тщедушный, чистенький и хорошо одетый — играл с Сашкой. Остальные следили за игрой, громко выражая свое отношение к удачным и неудачным действиям партнеров.
В окно первого этажа высунулась женщина. У нее было усталое, измученное лицо.
— Ребята, — попросила она, — нельзя ли потише? Никак не могу ребенка укачать.
Но судьба ее ребенка никого не интересовала.
— Иди-ка ты, мамаша, подальше, — крикнул ей Сашка и громко выругался.
— Как не стыдно! Взрослый человек! — Она с треском захлопнула окно. Последние слова были адресованы уже мне.
— Что, попало? — захохотал Павел.
Ребята меня совершенно не стеснялись. Игра была крупная, на деньги, и они даже не пытались скрывать этого. Мое присутствие вроде бы и не тяготило их совсем. Как будто сам факт моего существования не имел для них никакого значения.
Чистенький мальчик отдавал Сашке проигранные деньги. Надеясь отыграться, он продолжал игру и вдруг, пошарив в кармане, обнаружил, что ему больше нечем расплачиваться.
— У меня нет денег, — тихо сказал он, втянув голову в плечи.
— Расплатись и отчаливай, — жестко оборвал его Сашка.
— У меня нет, — беспомощно повторил мальчик. От страха пот выступил у него на лбу.
Сашка схватил его за левую руку в том месте, где ее опоясывал ремешок часов:
— Снимай часы.
Мальчик заплакал:
— Не могу, мама узнает.
— У всех мама, — безжалостно передразнил его Сашка. — Ты бы раньше о ней подумал. Карточный долг — долг чести.
Во мне все закипело от злости. Может быть, я не имел права вмешиваться. Ведь я мог завалить дело, из-за которого пришел. Да и парень сам виноват. Но быть безучастным зрителем — к этому я не привык.
— Оставь мальчишку! — закричал я Сашке и сделал шаг по направлению к нему. Сашка заметно испугался, но в присутствии остальных не позволил себе отступить.
— А иди-ка ты, — сказал он мне и сильно дернул мальчишку за руку.
В то же мгновение я рывком поднял Сашку со скамейки и простейшей подсечкой уложил его на землю.
Общее оцепенение длилось не больше секунды, а потом на меня бросились Павел, как видно в лучшем смысле слова понимавший законы дружбы, один из тех мальчишек, которых я увидел сегодня впервые, и вскочивший с земли Сашка. В руке у Сашки был камень...
— Стойте, идиоты! — раздался окрик Игоря, единственного из всех нас сумевшего сохранить хладнокровие. — Вы что, спятили?!
Он здесь был главный. Это я заметил еще в первый раз. Сашка нехотя бросил камень, а Павел и второй мальчишка немедленно вернулись на свои места.
— Что вам от нас нужно? — спросил меня Игорь.
— Да ничего, — ответил я, как будто ничего и не случилось, — просто не люблю, когда маленьких обижают.
— А кто его заставлял приходить сюда играть?
— Никто, конечно. Я его и не оправдываю, но зачем же снимать часы? Ведь ему попадет дома.
— Карточный долг — долг чести, — заученно повторил Игорь.
— Какая честь, когда Сашка играл нечестно, — рассмеялся я. — Нечестно, понимаете?
— Ну и что, если нечестно, — заступился за Сашку Игорь. — Не надо зевать. Все люди делятся на волков и овец. Не будь овцой, вот и вся хитрость!
— Так рассуждали фашисты, — жестко сказал я. — Выходит, ты с ними заодно.
— Ну, это вы бросьте! — рассердился Игорь. — У меня отец на фронте погиб.
— Он, наверно, не за то
