Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
искренний и даже трогательный характер»[422].
Наблюдавший встречу А. Н. Деникина в Царицыне генерал В. фон Дрейер вспоминал: «На другой день (после взятия Кавказской армией города. — Авт.) в экстренном поезде приехал в Царицын Деникин в сопровождении французского атташе. Те же народные овации были проявлены по адресу Главнокомандующего. Жители всех слоев населения искренне ликовали, веря в свое скорое окончательное освобождение»[423].
Вот как описывает торжественную встречу Главнокомандующего в Харькове генерал Б. А. Штейфон:
«После парада генерал Деникин в сопровождении начальствующих лиц прибыл в Городскую думу. В большом зале его ожидали представители города и депутации многочисленных общественных организаций.
Выслушав ряд приветствий и поблагодарив за выраженные чувства, Главнокомандующий, говоря о заветном стремлении русских людей освободить Москву, произнес:
— Третьего дня я отдал приказ армиям… — Затем он на мгновение запнулся и закончил: — …Наступать на Москву!
Во время речи Главнокомандующего стояла полнейшая тишина. После слов „наступать на Москву“ вся эта тысячная толпа, заполнявшая обширный зал, коридоры, лестницу, на мгновение оцепенела. Я почувствовал, как неожиданная спазма перехватила мое горло. На мгновение я перестал дышать, а на глазах появились слезы. Еще минута такого общего столбняка, а затем уже не крик, а исступленный вопль „ура!“. Люди не замечали катящихся из их глаз слез и кричали, кричали, вкладывая в этот крик и тоску накопившегося национального горя, и весь восторг затаенных надежд.
Незабываемые картины и переживания! То был высший подъем осознания Белой идеи. Это были минуты величайшего порыва патриотизма. Все смешалось, перепуталось, и потрясенный Деникин должен был переживать истинное удовлетворение и как русский человек, и как белый вождь.
После приема депутации генерал Деникин отправился на обед, устроенный городскими представителями в саду Коммерческого клуба. Российское гостеприимство, радостное настроение и волнующие речи… Обед давно уже закончился, а Главнокомандующий продолжал еще сидеть. Он явно наслаждался и отдыхом, и обществом незнакомых, но родных ему по духу русских людей.
После обеда желающие закурили. На предложение соседей А. И. Деникин ответил, что вообще не курит и только изредка разрешает себе насладиться сигарой. И надо было видеть, как засуетились наши любезные хозяева, как заволновались, забегали старшины клуба, желая достать сигару для Главнокомандующего. В этом незначительном эпизоде проявилось столько ласки, столько внимания, и так искренне всем хотелось услужить дорогому гостю, доставить ему хотя бы небольшую радость…
В это же время к генералу Деникину незаметно подошел какой-то почтенный пожилой господин, выбрал момент, схватил руку Главнокомандующего и быстро ее поцеловал.
Этот жест сильно смутил Деникина и вызвал новый порыв энтузиазма. После обеда Главнокомандующий проехал по городу, а затем посетил спектакль в городском драматическом театре. Лично я не был на этом спектакле, но мне передавали, с каким восторгом публика приветствовала своего вождя»[424].
Вероятно, на определенном этапе борьбы, а именно в период наивысших военных успехов ВСЮР летом 1919 г., А. И. Деникин являлся кумиром толпы, как правило людей гражданских. Однако популярность его резко упала, как только белые стали терпеть поражения[425].
Очевидно то, что А. И. Деникин не стал, да и не мог стать, символом Белого движения, о чем написал в своих воспоминаниях глава военного духовенства при Русской армии П. Н. Врангеля митрополит Вениамаин (Федченков): «Говорили „деникинцы“, „белые“, „кадеты“, но редко „генерал Деникин“. А здесь про все движение (когда его возглавил барон. — Авт.) обычно говорилось кратко: „генерал Врангель“ или еще проще: „Врангель“»[426].
В конечном счете, из всего сказанного несложно сделать вывод о том, что А. И. Деникин не являлся в армейских кругах и тем более в казачьей среде харизматической личностью, способной в годы Смуты сплотить вокруг себя войска и повести их за собой. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что объединить все южнорусские контрреволюционные силы в одно монолитное движение было крайне сложно, быть может, даже и невозможно.
Слишком полярные цели ставили перед собой, например, казаки и добровольцы. Последние стремились спасти от ига большевизма Россию, казаки (особенно кубанцы) готовы были удовлетвориться освобождением собственных станиц и, если большевики признают их независимость, признать легитимность Советов.
Наконец, А. И. Деникин не был человеком властолюбивым и совершенно искренне воспринимал власть как тяжкий крест, ниспосланный ему Всевышним. Отсутствие же властолюбия мешает человеку стать подлинным вождем. А. И. Деникин не искал власти, не желал быть вождем, и это не в последнюю очередь обрекало Белое движение на поражение. Ведь если войска не верят в харизму, избранность своего вождя, то никакая стратегия не приведет их к победе на полях Гражданской войны.
Вообще же трагедия А. И. Деникина, как, впрочем, и многих других белогвардейских генералов и офицеров, в их внутренней раздвоенности, в отсутствии цельности. На наш взгляд, об этом, рисуя психологический портрет легендарного генерала, очень точно написал исследователь биографии Антона Ивановича В. Г. Черкасов-Георгиевский. Пытаясь понять мотивацию поступков А. И. Деникина, этот автор отмечал: «Так человек-легенда генерал Деникин оказался в вынужденном одиночестве (автор имеет в виду политическое одиночество генерала, в котором он оказался в 1945 г. во Франции, когда ему перестали предоставлять свою печать как „реакционные“, так и просоветски настроенные эмигрантские круги. — Авт.). Почему? А дело в той „раздвоенности“, по какой складывался гражданин и офицер Деникин.
„Железность“ характера Антона Ивановича здесь ни при чем. Таким же несгибаемым, когда надо, был, например, и отличный командир корниловцев Скоблин, сломавшийся на полюбившейся „красивой жизни“, то есть на безыдейности. Железо, сталь, любой „металл“ только в мировоззрении истинно отличают человека. Характер, темперамент, другая психофизиология лишь оттеняют, реализуют главное — внутреннюю убежденность личности.
В чем же был убежден Деникин своим происхождением, детством, молодостью? Да не оказалось цельности, единой системы координат (курсив наш. — Авт.). Это ведь мешанина, эклектика, когда человек церковно православен и — с „республиканским акцентом“, вирусно занесенным в наш мир „вольной“ французской революцией. Признак таких „раздвоенных“ людей — делать одно, воображать другое. Они импульсивны, и такова, например, знаменитая речь Деникина перед Керенским (на совещании в Ставке 16 июля (по старому стилю) 1917 г.) — хотя февралист Антон Иванович вместе с единомышленниками именно его и породили. Люди этого сорта „непредрешенчески“ нерешительны… Сыну кремневого фельдфебеля, и только потом — офицера, генералу Деникину недостало отцовой монолитности (курсив наш. — Авт.).
Антон Иванович по своей раздвоенности был из типичных русских интеллигентов, которые… копали под „мягкого“ императора, а потом в советском парижском посольстве поклонились беспощаднейшему самодержцу Сталину. Деникин и сам: то „царь Антон“, то „капустный“ (автор имеет в виду мечту Антона Ивановича после Гражданской войны сажать капусту. — Авт.). „Деникиниана“ — это больше не „Путь русского офицера“, а именно — либерального военного интеллигента.
Деникинская судьба, конечно, ярче „пути“ какого-то разночинца… В ней блеск оружия,
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
