бесплодия, сила ведьм или колдунов в этом отношении вызывала особую тревогу. Вопиющий случай произошел в 1890 году: 21-летний мужчина из села Сычевка Карачевского уезда Орловской губернии убил свою семнадцатилетнюю невесту, объяснив это тем, что она сделала его импотентом посредством колдовства[356].
Свадьбы ассоциировались с особой уязвимостью для сексуальности молодоженов и их гостей, поскольку крестьяне полагали, что ведьмы в это время стремились отомстить за нанесенные им до или во время свадебных торжеств обиды, или, еще пуще, за то, что их не пригласили на свадьбу. Среди крестьян ходили фантастические сказки о ведьмах и колдунах, превращающих целые свадьбы в волков. Теоретически любой член общины, званый на свадьбу или незваный, мог оказаться ведьмой или колдуном[357]. Бесплодие невесты, бессилие жениха и, в случае русской деревни, одержимость бесами на свадьбе – все это можно было списать на обиду злоумышленника на семью жениха или невесты. Неудивительно, что свадьба становилась стрессом для молодоженов и гостей, поскольку они ожидали, что в любой момент их может постичь несчастье.
Среди русских крестьян невесты считались особенно уязвимыми перед злыми духами из‐за драматических изменений, происходящих в их жизни. На границе между девушкой и женой (женщиной с сексуальным опытом), между родительским и мужним домом невеста оказывалась в неопределенном тревожном статусе: она еще не была женой и уже не была девицей, подопечной своих родителей. Беспокойство, вызванное публичным празднованием и общественным вниманием к свадьбе, заставляло ее верить во влияние злых духов.
История двадцатишестилетней Натальи Ивановны Леваковой из села Часлица Касимовского уезда Рязанской губернии ярко иллюстрирует опасности, которые, по мнению невесты, угрожали ей, а также причинно-следственную связь между колдовством и одержимостью демонами, существовавшую в сознании крестьян[358]. В Саровской пустыни, куда она отправилась в паломничество в 1903 году, бездетная Наталья объяснила интервьюирующему ее психиатру, что она была кликушей семь с половиной лет. Отвечая на вопрос о первых признаках физического недомогания, женщина датировала начало своих проблем днем свадьбы. Описывая этот день, Наталья вспоминала, что утром перед свадьбой она внезапно испугалась, когда вышла на улицу подышать свежим воздухом и заметила Семена – якобы местного колдуна – беседовавшим на улице с двумя мужчинами. Помня, что она уже приняла надлежащие меры против колдовства, вставив три булавки в подол своей юбки, Наталья забыла об этом инциденте. Булавки якобы защищали ее гениталии от проникновения демонов и противодействовали другим булавкам, которые колдуны использовали, чтобы вызвать бесплодие и импотенцию[359]. В ту ночь, после свадебного застолья, когда она и ее муж остались одни, она с ужасом заметила, что булавки отсутствуют. Она сразу подумала, что они могли выпасть утром, когда она поймала на себе взгляд Семена. Взволнованный этой новостью, муж Наталии помогал ей искать булавки, но безуспешно. Однако их мысли о проклятии исчезли, когда они смогли консумировать свой брак. Тем не менее на второй день свадебных торжеств снова появились признаки несчастья, когда Наталья почувствовала боль в ноге. Сняв обувь, она заметила на своей коже три синих пятна, обведенных красным. Поскольку ничего плохого не произошло, она больше не думала об этом предзнаменовании. Однако после полутора лет брака Наталья стала жаловаться на боли в разных частях тела. Это снова вызвало подозрения, что Семен мог околдовать ее и вселить в нее беса в день свадьбы. Наталья не объяснила интервьюеру, почему демон так долго ждал, чтобы вызвать у нее приступ, пока свекор не принес ей бумажные цветы, которые ему подарила старуха-паломница. Взяв букет у свекра, Наталья внезапно упала на землю, крича и избивая себя, поскольку демон внутри нее взбесился от силы цветов, освященных святой водой в монастыре. Когда Наталью схватили за безымянный палец, чтобы она назвала имя колдуна, она выкрикнула имя Семена. Периодически повторяющиеся припадки у Натальи усиливались, когда ее муж уезжал из дома работать чернорабочим. Только посещение могилы святого Серафима в Сарове в 1903 году освободило Наталью от одержимости[360].
Другие крестьяне непосредственно пережили одержимость бесами во время свадебных торжеств. Примером этого явления служат две эпидемии кликушества. Обе произошли во время свадеб в Молодинской волости Подольского уезда: одна – в феврале 1895 года, другая – почти три года спустя, в январе 1898 года. Крестьяне списывали эти случаи на злобу соседей, считавшихся ведьмами или колдунами. Первая эпидемия началась на третий день свадебных застолий, когда у новобрачной Дарьи Дмитриевой случился судорожный припадок, сопровождавшийся различными криками, во время которого она обвинила свою соседку Настасью Васильеву в том, что та ее «испортила». Второй жертвой эпидемии стал новоиспеченный супруг. В конце концов 15 человек (6 мужчин и 9 женщин) сочли себя околдованными Васильевой. Настасья Васильева, а ранее ее свекровь, пользовалась репутацией колдуньи. Настасью заподозрили, считая, что у нее была веская причина не любить новобрачную: ранее Настасья прочила Дарье в женихи своего сына. Когда прибывший врач указал, что Настасья Васильева не могла быть виновницей, поскольку у нее были такие же судороги, как и у одержимой, крестьяне отметили, что это лишь подтверждает то, что она была колдуньей: «Если бы с нею этого не сделалось, то не так было бы очевидно, что она знает средство портить людей». Изначально жители села хотели избить предполагаемую колдунью, но она перехитрила их, забравшись на печь и оттуда защищаясь кирпичами. Когда прибыл урядник, он избил Настасью[361].
Во второй эпидемии несколько лет спустя жертвами одержимости стали всего четыре человека (один мужчина и три женщины). Что примечательно в этой эпидемии, она затронула отца жениха, его сестру, невестку и жену его двоюродного брата, но не самих невесту или жениха. Как и участники предыдущей свадьбы, эти четверо посчитали себя жертвами злого глаза. Артемий, отец жениха, который ранее уже испытал приступ на свадьбе своего дяди, обвинил тещу своего старшего сына. А одержимые женщины указали на крестьянина по имени Степан. Двумя годами ранее одна из них уже обвиняла Степана в порче. Теперь же гости решили, что Степан мстит женщине и членам ее семьи. Когда по деревне распространилась весть о том, что Степан вызвал эпидемию кликушества, крестьяне направились к нему с целью заставить колдуна снять заклятие, наложенное на гостей. Однако Степан отказался, вооружился топором и забаррикадировался в избе. Разбив несколько окон, крестьяне сдались, но ушли, убежденные в том, что отказ Степана остановить эпидемию является доказательством его вины[362].
Представление о том, что ведьмы или колдуны мстят за прошлые обиды, причиненные им или их родственникам, было обычным явлением в
