отец.
— Когда я стану взрослой, — спросила Тирза, — у меня тоже не вырастут сиськи?
Он сделал глубокий вдох:
— У тебя все вырастет. У всех женщин есть грудь. И у тебя будет. Нужно просто набраться терпения. Тебе нужно учиться набираться терпения. У всех должно быть терпение.
Он прижал Тирзу к себе и вспомнил, как держал ее на руках, когда ей был всего годик. Он поднимал ее высоко-высоко над головой. «Тирза, — говорил он ей. — Ты же моя самая красивая девочка, ты моя самая любимая! Знаешь, кто ты? Ты настоящая царица солнца! Вот кто ты! Когда ты вырастешь, ты будешь танцевать, или откроешь новую звезду, или станешь писать книги и получишь Нобелевскую премию. У тебя все получится, моя прекрасная Тирза, все, что ты только захочешь, потому что ты настоящая царица солнца. А теперь я тебя затискаю!»
На самом деле он хотел назвать ее Мала, он читал об этом имени. Но за пару дней до родов его супруга сказала, что Мала означает «плохая» на испанском. Разве можно называть так ребенка?
И тогда они решили назвать девочку Тирза.
Он не хотел, чтобы его младшую дочь звали «плохая».
— Слезай, Тирза, — сказал он. — Ты очень тяжелая. Слезай на пол.
II
Жертва
1
Гости стали собираться позже, чем ожидал Хофмейстер. Была уже половина восьмого, а никого еще и в помине не было. Так что первую порцию жареных сардин он съел сам. Вообще-то, он собирался пожарить сардины попозже вечером, но не удержался. И сам съел уже три. Вместе с косточками. Их даже не замечаешь, такие маленькие рыбки.
Он пошел в комнату к Тирзе, хотел угостить ее сардинкой с пылу с жару. Она почему-то была в черном платье, которое уже несколько лет висело в шкафу, а не в том, что они с ней вместе выбрали специально к этому празднику. Платье стоило триста гульденов, а еще они купили подходящие к нему туфли примерно за такую же сумму.
Наверное, она заметила, что он расстроился, потому что тут же обняла его и сказала:
— Я обязательно буду носить его, пап, но сегодня оно мне почему-то не идет. Честное слово. Я не в настроении для такого платья. Оно просто не для этого вечера.
Он великодушно улыбнулся с тарелкой сардин в руках. Ему очень хотелось сказать: «Но мы же купили его специально для этого вечера, Тирза, специально для твоего праздника». Но он промолчал. Если он и расстроился — это его дело. Никто не должен этого заметить. Тирза повертелась перед зеркалом, и ее отец снова улыбнулся, как будто как ни в чем не бывало.
— Тебе все идет, дорогая, — сказал он и оставил ее одну.
Хофмейстер заглянул в ванную. Иби лежала в ванне с номером «Elle», дамским модным журналом, который она раньше терпеть не могла.
— Пап! — крикнула она. — А стучаться нельзя?
Он невольно скользнул взглядом по ее фигуре, задержался на животе:
— Прости, пожалуйста, — сказал он. — Ты что, беременна?
— Папа! — заорала она. — Прекрати задавать свои дурацкие вопросы и оставь меня уже в покое!
Он закрыл дверь и пошел к себе в спальню. Его супруга все еще не могла решить, что же ей надеть. Чтобы отложить принятие столь важного решения — вдруг ее неожиданно осенит в процессе, — она сушила феном волосы. Она стояла почти голая перед зеркалом, помахивая феном над головой. В пепельнице тлел окурок. Видимо, ей все-таки удалось разыскать где-то пропавшие пепельницы.
Хофмейстер какое-то время смотрел на нее молча, хотел что-то сказать, что-то ободряющее и дружеское, что говорят старым друзьям, которые спустя много лет разлуки снова заехали в гости. Но в голову ему ничего не пришло, и он пошел вниз по лестнице. «Интересно, она уедет когда-нибудь?» — подумал он. Ему не хотелось, чтобы она уезжала, но и мысль о том, что она теперь не покинет его до конца дней, тоже его душила.
Так что теперь он сидел на табуретке на кухне и ел еще одну сардину уже без особого наслаждения. Он совершенно забыл угостить рыбкой свою младшую дочь.
— Тирза! — крикнул он с полным ртом. — Иди сюда, попробуй. Рыба такая свежая, такую даже в Португалии не подают!
Ответа не последовало. Жаль. Он бы осторожно положил ей в рот вкуснейшую сардинку, а потом стоял бы и смотрел, как она наслаждается. Потом он вытер бы ей рот бумажной салфеткой, но заботливо, а не бесцеремонно. Хофмейстер вдруг перестал жевать, потому что услышал, как кто-то громко хлопнул входной дверью. Может, это Тирза куда-то ушла, но разве она могла уйти вот так, прямо перед праздником, когда гости вот-вот появятся? Он никак не мог понять, почему она не спустилась к нему вместе полакомиться сардинами. Хофмейстер опять начал медленно жевать. Он столько всего не понимал. Все больше и больше.
Он уже дважды выходил в сад с блюдом суши и сашими, чтобы порепетировать перед тем, как придут гости. Блюдо он специально для праздника Тирзы купил в японском магазине на улице Бетховенстраат. Он очень этим гордился. В магазине его знали по имени.
Он зажег факелы. Свою яблоню Хофмейстер подрезал еще две недели назад, чтобы никто случайно не наткнулся на длинную ветку, выпив лишнего.
Кроме того, Хофмейстер и себя привел в порядок, он выглядел очень прилично, но при этом неброско, так ему казалось. Так, как и положено выглядеть отцам, если они не хотят, чтобы дети их стеснялись. По детям можно прекрасно наблюдать, насколько естественным является в природе процесс ассимиляции. Ребенку больше всего на свете хочется быть таким же, как его окружение.
Йорген Хофмейстер чувствовал себя ракетой, в любой момент готовой к старту.
Он встал с табуретки и сделал себе коктейль «Кир» — игристое с ликером. На столешнице он соорудил импровизированный бар. Там было все необходимое для приготовления пяти разных коктейлей на любой вкус.
На самом деле ему совсем не нравился «Кир», но это был любимый напиток Тирзы. Они договорились, что для начала предложат всем гостям по бокалу «Кира», если только они не захотят чего-нибудь другого. Они выбрали «Кир» из-за его цвета, который так подходил к празднику. Как будто красный огонек на донышке.
Коктейль показался ему слишком сладким, он плеснул в него белого вина и быстро выпил. Посмотрел на часы. Без четверти восемь, а до сих пор ни одной собаки. Они ведь придут? Это была не его вечеринка, он уже много лет, много десятков лет
