Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
подъезде у нас пахнет отвратно.
Ничего нового для себя в огромной коммунальной квартире я не увидел. Длинный темный коридор с дверями в обе стороны. Заложенный кирпичами черный ход, по которому когда-то прислуга носила дрова в барские покои.
Чета Коэнов занимала три комнаты, выходившие окнами на улицу Марата.
Одна такая комната была больше моей квартиры. А если еще учесть, что потолки в ней были под четыре метра, то кубатура там была соответствующая.
Ида Абрамовна, так звали жену Коэна, провела меня комнату, гордо назвав её библиотекой.
Ну, что я могу сказать, библиотека для этого времени, когда вся интеллигентская рать, увлеклась книжным собирательством, являлась уникальной. Я такой в частном владении и не видел никогда. Одно только дореволюционное издание словаря Брокгауза и Эфрона с позолоченными корешками занимало несколько полок.
Ида Абрамовна, удовлетворенно хмыкнула, увидев, как я проникся величием их коллекции, предложила мне присесть в антикварное кресло, обещая вскоре принести чашечку кофе и бутерброды.
Муж якобы обещал вернуться домой в ближайшее время, так что ожидание не должно затянутся.
Пока женщина занималась приготовлением легкого завтрака, я таращился на стены комнаты, где на тисненных, бордового цвета обоях висели большие и малые картины в золоченых рамах.
— Это тебе не застекленная фотка бородатого Хемингуэя, — подумал я. — Вот в чем у Коэна деньги хранятся! Книги и картины — беспроигрышный вариант.
Пока пытался разобраться с авторством картин, Ида Абрамовна вкатила в комнату винтажный столик с собранным на нем завтраком, явно гордясь таким сервисом. Хотя, кто его знает, возможно, этому столику тоже лет двести.
— Все, как в лучших домах Ландону и Парижу, — подумал я, вновь усаживаясь в кресло.
На узорчатой тарелочке, явно из непростого сервиза, лежали несколько бутербродов с красной и черной икрой. На другой пара бутеров с сыром. Рядом стояли дымящийся паром кофейник и пузатый сливочник полный сливок.
И тут Ида Абрамовна гордо поставила на столик жестяную баночку с растворимым бразильским кофе.
— Виктор, предлагаю вам попробовать настоящий дефицит, вы даже не представляете, какой чудесный вкус и аромат у этого напитка! — предложила она.
Мысленно я посмеялся от души. Мадам Коэн еще не знала, что такой растворимый кофе за границей является самым обычным массовым продуктом. А кофеманы пьют настоящий зерновой кофе.
Но обижать женщину не хотелось. Поэтому, отпив глоток горячей жидкости, сделал вид, что восхищен дефицитной продукцией из Елисеевского гастронома.
Ида Абрамовна оказалась любопытной женщиной, поэтому пока не пришел муж, донимала меня различными вопросами.
Похоже, Давид Гиршевич не рассказывал ей в подробностях о моей роли в его бизнесе, но дама, видавшая виды, проработавшая стоматологом-протезистом всю жизнь, сама не касалась наших общих дел, лишних вопросов не задавала, а больше интересовалась моим семейным положением, и прочими бытовыми проблемами.
Когда пришел хозяин, я уже как-то незаметно съел все бутерброды, под непрерывные уговоры Иды Абрамовны.
— Витя, вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь, молодой организм нуждается в простой и здоровой пище.
— Угу, — насмешливо думал я. — Оказывается черная и красная икра — простая и здоровая пища.
Появившийся Давид Гиршевич был явно чем-то озабочен, но, тем не менее, приветливо поздоровался со мной и сразу заявил, что нам нужно кое-куда съездить.
Однако из рук своей усатой супруги быстро ему вырваться не удалось. Пришлось мне вместе с ним еще раз пить бразильский дефицит со сливками. Но эклеры в меня после бутербродов уже не влезли.
Закончив с завтраком, мы вышли на улицу и начали ловить такси.
После двора, занесенного полуметровыми сугробами с прочищенными дворником широкими тропинками, выйдя из проезда на вычищенные до асфальта тротуары, мне показалось, что вокруг поздняя осень, а не февральские морозы.
— Мда, через пятьдесят лет снег так чистить здесь не будут, — думал я пытаясь найти на асфальте снежные следы.
Такси мы ловили недолго и вскоре уже ехали в сторону Московского проспекта. Доехав до парка Победы, машина свернула направо и, лавируя между домами, подкатила к обычной пятиэтажке серого кирпича.
— Понимаешь, я тут поговорил кое с кем, — начал объяснять провизор, когда мы вышли из машины. — В общем, трудность в том, что прописка в городе закрыта. Особенно ближе к центру. К тому же, практически все квартиры там коммунальные. Но, как ты понимаешь, всегда имеются исключения.
У меня же другое предложение. В этом доме живет мой младший сын. Осенью он с семьей уезжает в Израиль. Остается хорошая двухкомнатная квартира. Дом построен в 1958 году, считай новый, высокие потолки, кухня большая, — заливался Коэн, заходя в подъезд, на удивление чистый и без особых запахов.
Я молча последовал за ним.
Мне было смешно. Ну, а чего, стоило ожидать от Давида Гиршевича? Чтобы он упустил возможность сделать два полезных дела вместо одного?
На этот раз квартира располагалась на третьем этаже. После мелодичного звонка двери нам открыла молодая симпатичная женщина без малейших признаков семитского племени с руками запачканными мукой.
— Ой, Давид Гиршевич, мы вас так рано не ждали! — воскликнула она.
В это время позади неё появился мужчина.
При взгляде на него сразу стало ясно, что это и есть сын Коэна. Только похож он был больше на свою маму, даже усики у него были такие же.
— Отодвинув жену в сторону, он шагнул к нам и первым протянул мне руку.
— Яков — представился он.
— Виктор, — также лаконично ответил я.
Мы прошли в прихожую и пока раздевались, я разглядывал Якова Давидовича.
Увы, харизмы отца у него не было и близко. Невысокий полный мужчина был точной копией своей матери.
Наверно поэтому работал рядовым инженером в конструкторском бюро Кировского завода.
— Интересно, его выпустят за рубеж? — подумал я, когда узнал о его месте работы.
Но раз собирают вещи, значит, такая возможность имеется.
Супружеская пара, конечно, была в курсе цели нашего визита и сходу начала проводить экскурсию по квартире.
Яков больше молчал, оставив за женой право, рекламировать обстановку.
Давид Гиршевич ободряюще кивал в такт её словам.
— Слушай внимательно Галину Александровну, Витек, она ведь твоя родная тетка, — заметил он как бы, между прочим, с легкой ехидцей.
— О, как! — воскликнул я про себя.
Для меня идея Коэна сразу стала ясна. Родная тетка прописывает своего племянника в квартире, тем более что в наличии будет еще один железобетонный повод — поступление в ленинградский ВУЗ. Другое дело, что без знакомой паспортистки в паспортном столе все равно не обойтись. Но все это разумеется не дороже денег.
Квартира мне понравилась, две светлые комнаты по восемнадцать метров и кухня двенадцать. Как и у меня дома
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
