– А ничего, что только благодаря моим грязным деньгам он и встал на ноги? – раздражённая, разбережённая до последней, самой глубокой раны, прошипела я.
И лишь затем заметила, что за секунду до этого музыка стала громче, порыв ночного ветра, ворвавшийся через открытую дверь, беспощадно прижал к телу мокрое платье, а в помещении кафе мы уже были не одни. Повернула голову – и увидела Илью. Который, как в самом предсказуемом кино из всех возможных, наверняка слышал конец нашей великосветской беседы.
– Как?! – воскликнула Светка, но она в этот момент интересовала меня меньше всего на свете.
Я нащупала пальцами угол столешницы, впилась в неё и смотрела на Илью, силясь прочитать его мысли, понять, что именно он услышал и как это расшифровал. Но на лице, вмиг посеревшем, не было ничего, только тяжёлый взгляд.
– Повтори-ка, – произнёс он тихо, развергая подо мной твердь.
Я мотнула головой, и он подошёл ближе, встал напротив, пригвоздив меня к барной стойке лопатками.
– Моё лечение спонсировал фонд, – сказал он. – Ты это знаешь.
Я кивнула, а когда молчание затянулось и взгляд прожёг во мне дыру, почти прошептала:
– Это фонд моего отца.
– Не-е-ет, – протянул Илья с тревогой в голосе. – Им руководит какая-то женщина, она присылала типа вдохновляющие письма по праздникам, там была подпись. Анна… не помню фамилию.
Я снова кивнула, куснула губу, проговорила:
– Мазур. Анна Мазур. Это моя мать. У них с отцом разные фамилии.
– То есть… – начал Илья, но осёкся, свёл брови, шагнул назад.
А я опять кивнула, я не знала, что делать, я так сильно хотела шагнуть к нему, обнять, успокоить, но боялась шевельнуться.
– Твою реабилитацию оплатила моя семья.
– Ха, – только и выдал он.
– Значит, ты и от Ильиоткупилась? – в ужаснейшей, леденящей душу тишине грянул голос Светки, так легко и беззаботно озвучивший мой самый страшный кошмар, вывернувший мир наизнанку.
И Илья снова шагнул назад, потом ещё, шмыгнул носом, провёл рукой по волосам, а затем развернулся и вышел из кафе.
Светка что-то ещё сказала, я даже не подумала вслушаться, только кинула скомканные салфетки на барную стойку и бросилась следом за Ильёй. Но на улице я его не увидела – лишь хлопающие на ветру зонты, слепящие огни гирлянд и возникший на моём пути Володька с вопросом:
– Что там у вас случилось?
– Потом, – отмахнулась я.
Торопливо обошла его, судорожно оглядываясь, всматриваясь в самые тёмные уголки, пока не заметила движение у бокового, служебного, спуска с террасы. И ринулась туда. Каблуки застревали в трещинах на старом деревянном настиле, ступеньки на пологом склоне дюны возникали в самый неожиданный момент, а света с каждым шагом становилось всё меньше, и, когда мне показалось, что я потеряла Илью в этой непроглядной ночи навсегда, впереди зажглись фары мотоцикла. Рявкнул мотор, и я побежала, что есть мочи побежала, успев в последнюю секунду запрыгнуть на сиденье позади Ильи, обхватить его руками, переплести пальцы так крепко, что не разорвать.
– Я еду с тобой, – выдохнула я.
– Слезай, – резанул он.
– Нет.
– Слезай, Мира! – повысил он голос, и мне захотелось увернуться, спрятаться, но вместо этого я сильнее прижалась к его спине, уткнулась щекой в ледяную кожу куртки, зажмурилась и проговорила:
– Не слезу. Ты злишься и собираешься наделать глупостей. Я хочу делать их с тобой.
Тело в моих объятиях казалось хрупкой каменной глыбой, молчание оглушало, громкое дыхание душило, но ещё одно мгновение длиною в вечность – и мы сорвались с места.
__________[1] «Я никогда не» – настольная/застольная игра, в которой один из участников говорит «Я никогда не делал что-либо», и если кто-то из остальных участников это делал, то он пьёт и, по желанию или по просьбе большинства, рассказывает историю, когда ему приходилось это делать. В последние годы игра стала популярна в широких массах благодаря теле- и ютуб-шоу.
Глава 13
Я не знала, куда мы ехали. Время шло, а мы всё не останавливались, рвали шины об асфальт на резких поворотах, с треском давили колёсами сухие сучья и случайные шишки на просёлках, буксовали на песчаных дорогах. Но стоило мне высунуться из-за плеча Ильи, чтобы осмотреться, как глаза тут же заслезились от ветра, и я снова зажмурилась, спрятала лицо за его спиной, прижалась крепче, доверилась без остатка.
И хотя я физически ощущала, до каких безумных скоростей мы порой разгонялись, мне не было страшно. Я абсолютно точно знала, что рядом с ним – я в безопасности. Он не обманет, не бросит и не предаст, не причинит вреда, он всегда будет защищать и оберегать, даже если в ответ я режу наживую и крушу всё вокруг. Он, несмотря ни на что, будет верить в меня до последнего, будет забивать доски в заборе, будет яростно кричать, что лучше бы никогда меня не знал, но при этом будет верить так, как я сама в себя не верю. А ещё он простит меня. Я не прощу, а он простит.
Я по-прежнему не смела допускать даже мысли, что когда-нибудь мы с Ильёй будем вместе, но сейчас, на тёмной ночной дороге, я почувствовала тонкий солёный привкус счастья на губах, будто мы снова молоды, беспечны и до одури влюблены, как шесть лет назад. Будто мы снова в старой «копейке», и влажный морской ветер ерошит волосы, целует в щёки, присыпает песком, который – как пыльца.
И вдруг стало легче, вдруг показалось, что тот исчезнувший мир, сотканный изегосмеха, ещё существует. Там можно дышать полной грудью, кормить волка с рук, видеть красоту в неловко переплетённых пальцах и превращать шрамы в живопись. Там бесконечные лесные тропы напоминают паутину кровеносных сосудов в моём организме, там по венам бежит море, там льют лечебные дожди, которые смывают всё притворство и исцеляют. Там пахнет хвоей и свободой, свободой от того бремени, что тогда, на пирсе, Илья благородно снял с меня, но лишь на время, подержать, пока я не решусь сама – и только сама, обязательно сама – от него избавиться.
И я, кажется, наконец была готова это сделать.
– Сейчас хотя бы слезешь? – услышала я голос Ильи, усталый, но спокойный и ровный, и только тогда заметила, что мы больше не мчались сломя голову по лесам и дорогам, а остановились.
Я разлепила глаза, огляделась, но ничего толком рассмотреть не смогла: довольно просторная поляна, кругом неровно посаженные деревья, какое-то неясное строение впереди и ни одного источника света, кроме седой луны. Место я не узнавала, но это определённо не двор тёти Агаты, а значит, Илья не собирался безжалостно от меня избавиться, сдать на руки тётушке и распрощаться навсегда. Значит, у нас был шанс на разговор.
Расцепив онемевшие от холода пальцы, я напрягла затёкшие мышцы, слезла с мотоцикла, утонув каблуками в песке, и тут же зябко поёжилась, потому что мокрое, почти заледеневшее после долгой поездки с ветерком платье прилипло к телу, а по коже побежали злые иглистые мурашки. Я свела коленки и машинально обхватила себя руками, чувствуя неконтролируемую дрожь, и Илья, повесив шлем на руль и повернувшись ко мне, шмыгнул носом, визгнул молнией куртки и мгновение спустя накинул её – пропитанную его теплом и запахом – мне на плечи.
