– Как думаешь, он мне рад? – Она осторожно коснулась пальцами ощетинившийся иглами миндаль.
– Еще бы, – дежурно ответил я. Меня ворожил арониковый яд, упакованный в зеленой пробирке. Я увидел ее лицо – земля, на ней белый смятый клочок.
– Да? – Она счастливо засмеялась, ее глаза погладили мои, я не ждал. – У него цветы урючные! Розовые!
– Смотри! – Нетерпение вело меня по другой дороге. – Аронник!
– Вот этот? – Она взглянула на бордовую дудку. – Что в нем такого?
– Его любят бабочки. – Я не узнавал сам себя. – Бабочка садится, воронка цветка закрывается. Бабочка в ловушке, назад хода нет.
Ну же! Потрогай! В его листьях полно кристаллов щавелевой кислоты, запросто можно поранить кожу. Я увидел кровь на ее руках, и у меня закрутило живот так сильно, что выжало пот на ладонях. Да возьми ты этот чертов цветок!
– Как росянка? – Ее лицо скривилось от отвращения.
Идиот!
– Не совсем, – сами сказали мои губы. – Бабочка опыляет, цветок отпускает.
– Коварно! – засмеялась она и протянула руку. Я замер; во мне бродила гремучая смесь страха, жестокой радости и надежды.
– Какие у него цветы? – Ее ладонь сомкнулась зонтиком над цветком, моя выстрелила раньше, чем я успел подумать, и сжала запястье.
– Ах! – тихий вскрик.
Рот закрыт поцелуем, вздох отлетает в алый сачок. Деревья уносятся вверх, тело рушится вниз. Она на траве, ее глаза подо мной, мои – над ней. Мои губы берут ее, она забирает мои. Я раздуваю ноздри, ее губы пахнут яблоками и джунгарской ферулой, кожа – аронией и миндалем. Мои губы ищут запах джиды, на них сладкий яблочный яд, на языке волдыри. Красные когти на спине – царапина и ожог, красные губы внизу живота – судорога и боль. Сверху – небесный клочок, внизу – я. Сначала свет, потом темнота. Я пропал в воронке алого яда цветка.
По ресницам блуждает луч. Вспышка и тень, красно – черно. Я открываю глаза, надо мной она.
– Ты был мой, – сказала она; алый цветок распустился, скрыв колкое жало. – Только мой! – торжествующе повторила она.
Мое сердце екнуло и забилось, и я отвернулся, чтобы не видеть улыбку.
– Что ты хочешь? – вдруг спросила она и, помолчав, добавила: – Не сейчас. Потом.
– Ничего.
Я живу одним днем. Мне на все наплевать. Но я наконец осознал, что мне нужно больше всего. Я хочу, желаю, прошу, чтобы она умерла. Чтобы не видеть, не знать, забыть. Это так нелепо и дико, что я не узнаю сам себя. Такого никогда не бывало. Но все очень просто. Я не хочу, чтобы любили меня. Это обычно, я привык. Только зачем я видел лицо?
– Расскажи мне о себе что можно. Нет, – она помотала головой. – У нас в отделении лежит девочка… – Она опять осеклась и тихо спросила: – Почему люди не понимают друг друга?
– Люди не понимают сами себя, – я коротко рассмеялся. – Где уж понять других.
– Ты скоро уедешь?
– Скоро. – Мне нечего больше здесь делать. Мне нужно уехать. Лучше уехать.
– Это хорошо, – медленно сказала она.
Я повернул голову, она смотрела в сторону и о чем-то думала.
– Поедем ко мне?
– Нет.
Она поднялась, на нее упала узорная тень магалебской вишни. У меня вдруг сжало сердце. Крона прозрачным куполом расплывается в солнечной дымке, у цветоложа – кармин и пурпур. В марево белых цветов ускользает you mei.
Саша
Одну из моих палат освободили и перевели старых больных. Так делают, чтобы не допустить повторного заражения от вновь поступивших. Часть детей давно курирую я, часть досталась в наследство от других врачей. Я пошла знакомиться с новыми старенькими.
– Ой! – крикнули из угла палаты.
Я обернулась и замерла. Из окна свет, из света серые миндальные глаза.
– Ты кто? – сами спросили мои губы.
– Ха! – Девочка хлопнула ладошкой по поручню кровати.
Я подошла ближе; девочка лет двух, смуглая кожа, черные волосы. Она засмеялась, по губам поплыл маленький кораблик. Я моргнула, кораблик исчез.
– Кто же ты? – Во мне расползался холодок.
– Я! – засмеялась она.
Я раскрыла историю, строчки прыгают, руки дрожат. Фамилия девочки Разуваева, имя Ева, два с половиной года. Отказная, из нашего дома ребенка. Странное имя для отказной. Я пробежала глазами анамнез жизни. Ничего особенного, никаких отклонений, попала к нам с острым бронхитом. Абсолютно здорова, но от нее отказались. За что? У меня засосало под ложечкой. Я бы так поступила?
– Пойдем на руки… – я запнулась. – Ева.
Она обняла меня руками и доверчиво прижалась к груди. А я вспомнила колыбель из казенной подушки, и мое сердце тревожно забилось. Какая она? Мы похожи? Я бы смогла?
– Кто твоя мама?
– Ты, – сказала она.
Я думаю о девочке целыми днями. Быстро осматриваю и ухожу, она засыпает, я возвращаюсь и сижу у кроватки. Ищу в ее лице подтверждение, и нахожу – или не нахожу. Моя тяга стала навязчивостью, а она стала ко мне привыкать. Тогда я решила оборвать эту странную связь. Ни к чему хорошему это не приведет. Теперь она протягивает мне руки, я отвожу глаза, она плачет. Ее тоненький плач тянется за мной арестантской гирей. Я уже не могу его слышать. Кто ее мать?!
Мой навязчивый интерес стал заметным, я этого не хотела.
– Хорошая девочка, – сказала Инга, моя коллега.
– Кто ее родители? – спросила я саму себя.
– Сволочи! – резко бросила Инга.
– Нет! – Мне вдруг показалось, что речь обо мне.
– Ты что, их оправдываешь?
– Я не то хотела сказать, – я не знала, что ответить. – Мне нужно идти.
Я вернулась в ординаторскую и набрала номер. Впервые.
– Какая у тебя группа крови?
– Первая. А что?
У него первая группа, и у девочки первая. Она лежит у меня почти неделю, меня терзает тайна миндальных глаз.
– Ты здесь раньше бывал? – Мой голос предательски дрожит, он легко это почувствует. – Бывал у нас в городе?
– Да, – неохотно ответил он, мое сердце рухнуло вниз. – А что?
– Ничего.
Он молчал, я тоже. Его голос всегда хорошо слышен, сегодня нет.
– Мы увидимся? – наконец спросила я, у меня снова екнуло в животе и отпустило.
– Я позвоню, – после паузы сказал он.
Я закрыла глаза, из ниоткуда выплыли две пары миндальных глаз. Теперь они всегда со мной. Две пары миндальных глаз, которые принадлежат друг другу, не мне… Я разрешила, он вклинился в привычную жизнь, в которой все роли расписаны, все места распределены. Он чужак, я ему не нужна. Все очень просто. Игра не стоила свеч. Я только понять не могу, как за такое короткое время совсем чужой человек стал мне так необходим…
