Открытая вагина как porte de sortie[102] в каком-то смысле являет собой спасательный люк к абсолюту. При каждом вхождении фаллоса в это отверстие есть надежда достичь материального единства, преодолеть физический и метафизический разрыв. Но эйфория часто сменяется грустью. Omne animal post coitum triste est – всякая тварь грустна после соития. Я увидела, что на онлайн-форумах мужчины винят в этой печали женщин: «Если я не могу назвать девушку красивой – так, на “троечку” или даже ниже, то из-за отвращения к себе подавленность только усиливается». «Если раньше ты драл первоклассных девок, а теперь перешел на средненьких или совсем никаких, накатывает депресняк». Разочарование и тоска, подступающие после секса, оборачиваются враждебностью и бетонной плитой падают на женское тело.
* * *
На одной из последних сессий в рамках конференции врачи рассказывали экспертной группе о случаях, с которыми сталкиваются в своей практике. Первым выступал доктор Йоханнес Битцер из Швейцарии. Мужчина под семьдесят с седой бородой и в помятом свитере выглядел как Фрейд наутро после передозировки кокаина. Доктора Битцера, в отличие от других медиков, интересует комплексное воздействие на симптомы менопаузы: консультации по вопросам, связанным с сексом, медитация, даже фототерапия. «Ко мне на ежегодный осмотр приходит пятидесятидвухлетняя женщина. В конце приема она признается: “Секс меня не интересует. Если бы не муж, я бы спокойно жила без секса, но, думаю, для него это станет проблемой”».
Первый участник, худой мужчина с вытянутым болезненным лицом, тут же хватается за микрофон. В его практике много подобных случаев. Он говорит: «Мужья принимают виагру и смотрят порно в Сети для стимуляции». Он передает слово следующему доктору, который пожимает плечами и заявляет: «Ну а что еще остается, если жена больше не возбуждает?» Последний участник, высокий доктор из Нидерландов с квадратной челюстью, склоняется над микрофоном. «Эта пара дисфункциональна», – гудит его низкий голос.
Самая далекая от дисфункциональности возрастная пара, которую я нашла в художественной литературе, оказалась лесбийской. В книге Джун Арнольд «Сестра Джин» (Sister Gin) Су в менопаузе влюбляется в восьмидесятилетнюю Мейми Картер. В предпоследней сексуальной сцене Су обнаруживает, что ее влечет стареющее, но полное эротизма тело ее любовницы: «Между ног [Мейми Картер] была сила: не вязкость теста, а плоть достаточно упругая и податливая, чтобы отступить к кости, обнажив напряженное зернышко, твердое, как гранит, с сиреневой вершиной, уткнувшейся, словно звериный нос, в ладонь Су»[103].
Доктора Битцера, похоже, огорчила реакция экспертов. Никто не выразил сочувствия эмоциям пациентки и не проявил интереса к тому, чего она хочет. Аудитория, в основном состоявшая из поклонников традиционной медицины, предлагала гормоны, лазер – все, что приведет в форму неработающую вагину. «Большинство пар, – произнес доктор Битцер в конце выступления, – дисфункиональны на протяжении десятилетий». В этом утверждении нет ничего оптимистичного, но в каком-то смысле в нем больше эмпатии, чем во всем остальном, что я слышала на одиннадцатом Европейском конгрессе по менопаузе.
* * *
«Я не мертва, – писала прозаик Кэти Акер. – У меня есть вагина. У меня есть вагина. Это не дыра – это животное. И я люблю это животное»[104].
Глава 10 Побеждает кит Во время перелета из Нью-Йорка в Сиэтл очень трясет. Я впиваюсь пальцами в бедра и обещаю Богу, что, если он не разобьет самолет, я стану благодарной, я наконец признаю, что моя жизнь имеет не земную, а божественную природу. На выходе из аэропорта я пересаживаюсь на автобус и несколько часов еду на север вдоль тихоокеанского побережья, останавливаясь, кроме прочего, у казино «Тулалип» с косаткой на вывеске. На паромной переправе в Анакортес я жду в комнатке – с окошком кассы по одну руку и прилавком со снеками по другую – вместе с просто одетыми седыми мужчинами и женщинами. Тут же сидят двое парней, оба с длинными хвостами. На одном футболка в цветных разводах, у другого за спиной рюкзак. Три очаровательные маленькие девочки в одинаковых толстовках Hello Kitty играют у ног матери, одетой в зеленое сари с золотой каймой.
Море Селиш – родные воды J2, Бабули и всех других диких резидентных косаток. Из этого же моря сорок лет назад забрали Лолиту. В эту систему входят воды вокруг пролива Джорджия, пролив Хуан-де-Фука и залив Пьюджет-Саунд, обрамленный снежными вершинами горы Олимпик и Каскадных гор. В море Селиш впадают множество рек, например Колумбия, Нуксак, Данженесс и Чилливак. Ветер шумит в ушах, пока с палубы парома я смотрю на залитую серебром воду, на поверхности которой один узор сменяет другой. Возле меня на перила опускается баклан. Я вижу его отливающую фиолетовым шею, черные голову и клюв, за которым скрывается кроваво-красное горло.
* * *
В прибываю в городок Фрайдей-Харбор, регистрируюсь в отеле и отправляюсь через улицу в таверну «У Хёрба» – эдакий городской ответ гостинице «Китовый фонтан» из «Моби Дика»[105]. С каждого уличного фонаря свисают деревянные фигурки косаток, в витрине сувенирного магазина я вижу формочки для печенья в форме китов, кухонные полотенца, скейтборды и прихватки с их изображением. В витрине художественного салона выставлены китайские воздушные колокольчики, почтовые ящики и пряжки с косатками. Внутри «У Хёрба» нет мелвилловской деревянной обшивки – здесь ничто не напоминает борта ветхого корабля, не подают чаудер из моллюсков или рыбы. Но стены и потолок покрыты сучковатой сосной, что правда создает ощущение, будто ты оказался запертым внутри затонувшего судна. С потолка свисает с десяток оранжевых спасательных жилетов. Стайка вырезанного из дерева тунца качается над пивными кранами.
Посетители «У Хёрба» не такие суровые, как полудикие моряки со смерзшимися сосульками бородами в видавших виды бушлатах и глубоко надвинутых толстых шерстяных шапках. Хотя в зале сидят несколько лохматых парней с впечатляющими копнами нечесаных волос. Позже я узнаю, что они водят туры на байдарках. Но в основном завсегдатаи «У Хёрба» – это запекшиеся на солнце местные и те, кто выходит в море на выходных. Заправским моряком здесь выглядит только чернобородый бармен с красным платком на шее, сплошь покрытый позеленевшими от времени татуировками.
Рядом со стаканом пива у меня лежит «Справочник матрилинейных[106] родов Центра исследования китов». Я заказала эту толстую, прошитую по корешку цветную брошюру год назад, и она уже успела порядком истрепаться. В стаях косаток несколько рядов наследования по материнской линии, четыре женских поколения – от прабабушек до правнучек, а также правнуков. Здесь есть фото каждого из семидесяти восьми южных резидентных китов – крупный снимок спинного плавника и седловидного пятна позади него. Плавники, расположенные посередине спины животных, чем-то отличаются по форме. Все они треугольные, но одни выше, другие ниже, некоторые загибаются на конце или выглядят, по словам Мелвилла, как «римский нос». У многих на задней части есть зазубрины от встречи с лодочными винтами. Седловидное пятно – огромное родимое пятно прямо за спинным плавником, у каждой отметины свой оттенок и форма. Одни напоминают рассеявшееся облачко дыма, другие – скорее белые, чем серые, будто над морем Селиш прошел снег и до сих пор не растаял на спинах некоторых китов.
