Пока я шла через пустырь — мучительно прислушивалась. Ежесекундно казалось, что вот сейчас за спиной раздастся знакомый ненавистный голос:
— Куда ты спешишь, прелесть моя?
Казалось, полукровка способен выскочить из-под лежачего камня, воплотиться из воздуха, спуститься с ночного неба, соткаться из тумана. Просто не верилось, что я больше никогда не увижу эту гадюку, не услышу истекающие ядом слова. Сейчас я боялась управляющего гораздо больше, чем его брата. Тот, по крайней мере, пока, далеко.
Плотная завеса то ли дыма, то ли пара имела четкие очертания, будто отделялась от пустыря невидимой стеной жидкого стекла. Я остановилась у самой границы. Протянула руку и с опаской дотронулась до дымных клубов — пальцы беспрепятственно погрузились в пустоту. Я глубоко вздохнула несколько раз, оглянулась на пустырь, инстинктивно задержала дыхание и шагнула в бурлящую стену.
Я ослепла и оглохла. Пробиралась мелкими шажками, будто через взбитый вонючий ком старой ваты, пока что-то жесткое не уткнулось в спину. Оружейное дуло.
— Стой.
Мужской голос. Гулкий, усиленный каким-то прибором. Я остановилась и замерла.
— Ты кто?
— Я ищу Мартина-Добровольца, — я даже не услышала собственных слов — звук поглотил туман.
Меня скрутили по рукам и ногам, куда-то швырнули, по ощущениям, на днище катера или корвета. Я вцепилась в свою сумку мертвой хваткой и лишь чувствовала дребезжание двигателя, но не слышала его. Наконец, раскатился едва уловимый рев мотора, и дребезжание прекратилось. Меня стащили на землю, поставили на ноги, но развязывать не стали. Я различила людей в шлемах с фонарями. У каждого в руках был тепловизор.
— Кто ты такая?
— Я Эмма. Я ищу Мартина-Добровольца, — хотелось кричать, но слова вырывались жалким бормотанием.
Похоже, меня все же услышали. И даже развязали.
— Девчонка, о которой предупреждал Мартин, — послышалось над головой.
— Возвращайтесь на точки, я ее отведу.
Похоже, этот был за главного: высокий, с широченными плечами, наверняка, вальдорец или, как минимум, полукровка. На расстоянии от границы Котлована туман оказался уже не таким густым. Кое-где виднелись силуэты домов и размазанные пятна цветных фонарей.
— Не отставай, — незнакомец схватил меня за руку и поволок в сторону строений, видневшихся в мутном мареве.
Я молчала, старалась изо всех сил поспевать за широкими шагами провожатого. Шли долго, я постоянно оступалась, едва не падала, но незнакомец не обращал на это внимания.
— Бальтазар! — послышалось за спиной.
Провожатый остановился. К нему подошел невысокий коротко стриженный, как раб, парень с какой-то тряпкой в руках:
— Ни в какую, — он покачал головой. — Может, Мартин ошибся?
— Он редко ошибается.
— Может, ты сам? Он хорошо тебя знает.
— Бесполезно. Тебе ясно сказали, что делать. Кончайте его. Передай, что это мой приказ.
Я замерла и похолодела: Вирея сдала меня убийцам!
Я даже не сразу поняла, что Бальтазар снова схватил за руку, и поволок к высокому зданию, похожему на старый отель. Через несколько минут муть Котлована прорезал хлесткий звук выстрела, который я отчетливо расслышала.
Я сидела на жестком стуле посреди полутемного помещения, напоминающего старую рабочую столовую, что-то похожее я видела при старой имперской соляной шахте на Норбонне. Нелепые хлипкие металлические столики на четырех ножках, пол в шахматных черно-белых плитках. Стальная исширканная стойка для раздачи, у которой терся тощий рыжий паренек. У дверей стояли еще несколько мужчин, одетых как попало. Имперцы? Полукровки? Какая теперь разница, я боялась открыто всматриваться — вдруг, не понравится. В воздухе висел плотный омерзительный приторно-горький запах, будто жгли что-то ядовитое.
Вероятно, зашел тот, кого я искала. Смуглый, невысокий, с колтуном длинных, кое-как заплетенных светлых косиц, подвязанных чем попало: от тряпья до обрезков проволоки. Норбоннец. В груди потеплело. Норбоннец — значит, свой.
— Ты искала Мартина-Добровольца?
Я кивнула и плотнее прижала к себе золото.
— Ну… Кто такая?
Мартин опустился на стул, закинул ноги в высоких грязных ботинках на пустую бочку из-под технического масла:
— Не часто нас балуют своим присутствием высокородные имперцы.
В груди похолодело. Я изо всех сил замотала головой:
— Я не…
Человек за стойкой отставил опустевший стакан:
— Это рыжая сучка де Во. Я говорил, что видел ее на флагмане.
39
Я вздрогнула и посмотрела на говорившего: многосмесовый полукровка — даже не скажешь, чьих черт в нем больше. Среднего роста, с грязно-бурой кожей и длинными, как у всех свободных, волосами. Я не видела его прежде. А он меня, значит, видел. Мир сузился до размера ореховой скорлупы, по которой вот-вот ударят молотком. Хрупкое ненадежное убежище, полное глаз и ушей.
Мартин нахмурился. Порылся в кармане, вытащил сигарету, свернутую из каких-то красных листьев, прикурил от обычной спички. Мне в лицо ударил одуряющий мерзкий дым:
— Веселенький расклад. Тебе везет в баргет, детка?
Странный вопрос. Я пожала плечами:
— Не знаю.
Мартин нагнулся ко мне, запах стал почти невыносимым:
— Я не расслышал. Знаешь, детка, туман здорово поглощает звуки. Я совсем не слышу твое мычание.
— Я не играю в баргет! — я почти выкрикнула.
— А я играю, — Мартин усмехнулся. — И кажется, сегодня мне выпал расклад с козырной дамой.
Звучало пугающе. В его устах — особенно. Я сглотнула:
— Мне сказали, что я смогу найти у тебя приют.
Мартин расхохотался, заразив хохотом остальных:
— Мы не скрываем беглых, детка. Ты же вещь. Чужая вещь. Нам не нужны проблемы с господами.
Набивает цену. Я глубоко вздохнула, проглатывая эти слова, и подняла голову — с этими людьми надо разговаривать на их языке:
— Сколько стоит твоя помощь, Мартин-Доброволец? Я плачу имперским золотом.
Лицо норбоннца вытянулось. Он долго обсасывал свою мерзкую сигарету, наконец, выдохнул:
— А ты не промах, детка. Мы хорошенько тебя потрясем. — Он вытянул губы, раздумывая: — тридцать тысяч.
— Пятнадцать.
Голубые глаза Добровольца округлились, в них блеснула азартная искра:
— Двадцать пять.
— Двадцать. Я торговала в мелочной лавке у Большой дюны. Умею считать деньги.
— Двадцать две, — он подался вперед и почти дышал мне в лицо.
