Погода снова испортилась, зарядив дождями, темнело рано, за окном было сумрачно, а здесь, перед камином — тепло и уютно. Если бы не грустные думы.
Я тоже не сильно разбираюсь в вопросе, поднятом Галкой, но хорошо понимаю, как это иногда трудно — правильно выбрать путь… И никто ведь валун-указатель на дороге не поставит: «Налево пойдёшь… на право пойдёшь…» А прямо пойдёшь — так прямиком мордой об камень…
Да даже если правильно выбрать… сколько там ещё трудностей встретится — не счесть!
«Никто не знает, что там впереди, а в моём случае, похоже, и экстрасенсы мне не в помощь, — с усмешкой подумала я. — Пора уже, наверное, самой научиться видеть ясно… А то не жизнь у меня, а чёрте что какое-то, с этими сбитыми настройками…»
— Девчонки, вы чего в темноте сидите? — Свет резко зажёгся, заставив на секунду зажмуриться.
— Ой, Саш, ты уже пришёл? А я, кажется, уснула… — Галка, зевая, потянулась в кресле и вытянула руки навстречу мужу.
Пока я предавалась раздумьям, дрова прогорели и сейчас медленно угасали, рубиново мерцая на дне камина. Трогательно и печально.
Сашка поцеловал жену и подсел ко мне на диван.
— Рит, а ты как себя чувствуешь, нормально? — заботливо спросил приятель. — Лицо у тебя какое-то усталое.
— Да, вроде, ничего, — откликнулась я, попытавшись улыбнуться, — сплю вот только плохо.
— Что, бессонница? Давай я тебе снотворного классного дам?
— Да нет, наоборот, кошмары…
В последнее время меня в самом деле опять начал преследовать один постоянный сон, значения которого я никак не могла разгадать.
— Понятно, — вздохнул Сашка. — Мне тоже чёрте что снится. Да и вообще депрессняк замучил. Хоть Ваньку с его творением приглашай!
Мы кисло улыбнулись, вспомнив, как хохотали над мексиканскими страстями. После трагедии в клубе Иван к нам почти не заходил, с головой уйдя в работу над романом.
Вспомнились слова Саввы о том, что рассмешить тоже нужен талант.
«А если это и есть Ванин путь?» — пришла мысль, поразив своей простотой.
Мне захотелось немедленно пойти к соседу и высказать ему всё, что я думаю по поводу его творения.
— Саш, а пойдём к нему сходим.
— Зачем? — удивился он.
— Поговорить хочу.
— Куда ещё? — поднялась Галка. — Ужинать давайте.
— Галюнь, ты накрывай пока, мы быстро. Пойдём, Саша, мне правда надо.
Я накинула на плечи вязаный кардиган и вышла на крыльцо. Вечер окутал наш отдалённый район тишиной, нарушаемой лишь негромко шелестящим по крыше моросящим дождём. Влажный холодный воздух тут же проник за воротник, вызывая дрожь, и захотелось немедленно вернуться в дом к тёплому очагу.
Сашка появился следом, прикрыл дверь и, раскрывая большой чёрный зонт, спросил:
— Идём?
Я кивнула и стала медленно спускаться по мокрым ступенькам.
Ваня, не ожидавший увидеть нас на пороге, обрадовался чрезвычайно.
— Несси, Александр! Как я рад, что вы пришли! А где Галина?
— Добрый вечер, Ваня, — улыбнулась я. — Мы на минутку.
— Ну отчего же? Проходите, проходите, — он засуетился, приглашая нас в гостиную, где на стеклянном журнальном столике высился открытый ноутбук. — Вы очень кстати, я только что закончил двадцать пятую главу, и собирался за баночкой пива ещё раз её просмотреть. А тут вы! Такая невероятная удача! Сейчас зачитаю. — Ваня метнулся к компу.
— Не надо, — твёрдо сказала я. — Мы по другому поводу.
— Да? А по какому?
— Точнее, поводом именно твой роман послужил, но читать ничего не нужно.
Иван встревожено посмотрел на меня, на Сашку, и прикрыл крышку ноутбука.
— Вань, мне очень стыдно, но я в отношении тебя вела себя по-свински, — сказала я.
В его взоре промелькнуло удивление. Я вздохнула и выпалила:
— Мы смеялись над тобой, считая твой труд идиотской затеей. Извини, но это правда. Твой роман не сентиментальный, и уж тем более не исторический. Но кто я такая, чтобы давать советы, как писать, что писать, и писать ли вообще? Никто. Обычный человек, который сам запутался…
— Ну как? Ты же эта… муза, — неуверенно возразил он.
— Не перебивай, мне и без того сложно говорить. Ты выбрал эту дорогу — прекрасно, дерзай! Может быть, это самое главное в твоей жизни, твоя планида, кто знает. А мы… мы смеялись до слёз, читая твоё творение. Это честно. Гениальный стёб, как сказал Пётр. Но если ты по-прежнему будешь считать свой роман серьёзным произведением, извини, я не прочту больше ни строчки. Я просто не готова воспринимать его в таком жанре, и мне стыдно обманывать тебя, как автора. Впрочем, это вовсе не значит, что ты должен что-то менять или бросить писать. Поступай, как считаешь нужным, — я шумно выдохнула и оглянулась на Сашку. Он, не зная, что добавить, мрачно стоял, опираясь о дверной косяк.
— Но Несси… — озадаченно начал недоумевающий Ваня.
— И, пожалуйста, никогда больше не называй меня так. Это была всего лишь глупая шутка, ещё раз извини, — перебила я. — Не стоит пускаться в дискуссию, всё, что я хотела сказать — я сказала. Дальше думать и решать тебе, — и попрощавшись, поспешно направилась к выходу, оставив растерянного Ваню стоять посреди комнаты.
Уже у двери до нас донеслось: «Ничё не понял…»
— Ну и зачем? — спросил Сашка по дороге к дому.
Я пожала плечами.
— Не знаю, Саш. Надо. Давай не будем это обсуждать, хорошо? Мне и так от всего происходящего хреново. Знаешь, что, дай мне, наверное, своих снотворных таблеточек, — попросила я, надеясь, что препарат наконец перекроет тревожному сновидению доступ к моему измученному сознанию.
Глава 21. Возвращение
«У каждого человека есть
свой «жизненный полёт»
Джеймс Ирвин,
американский космонавт «Она стоит на пустых подмостках, такая хрупкая посреди огромной сцены.
Скрипачка…
Жгуче-чёрные волосы, сплетаясь с алым шёлком, струятся по тоненькой одинокой фигурке.
Ресницы опущены, а упрямый подбородок страстно прижат к верхней деке маленькой скрипки.
Движение руки — и музыка впивается в виски, взрывая сознание. А память мученически пытается понять: что это?
Точно Реквием. Но чей? Верди?.. Лист?.. Моцарт?.. Что-то до боли знакомое и в то же время неузнаваемое в её каком-то остервенелом исполнении.
Хорошо. Пусть будет Реквием… по мечте. Неизвестного композитора. Какая, чёрт, разница, когда такая музыка!
