Он, Гамлет, он не принц, а датский волк!
– Прекрасно, прекрасно! – Натка лениво ударила в ладоши. – Будете на зоне в театральной студии играть.
Красавчик, успевший взять чашку, расплескал свой кофе:
– За что?!
Таганцев лишь повел бровью. Я спросила:
– Вы нас не помните?
– Вас? – артист с неоправданной надеждой всмотрелся в мое лицо. – Ой… Вы не мама Анютки?
Я не успела ответить.
– Так это из-за нее, да? Из-за Анютки? – зачастил молодой человек. – Слушайте, я бы, конечно, не отказался жениться, но где гарантии, что это мой ребенок? Анютка, она же, вы сами знаете… хотя, может, и не знаете… короче, простите, если я вас расстрою, но ваша дочка не тургеневская барышня, она все врет вам. А этот ее ребенок…
– Молодой человек! – я повысила голос, обидевшись и за неведомую Анютку, и за ее обманутую мать. – Мы сейчас говорим не о потомках ваших, а о предках!
– А что с предками? – озадачился Вадим Сергеевич. – Я с мамой позавчера только по телефону говорил, вроде нормально все у них с батяней…
– Я про вашу бабушку!
– Покойную? – голос артиста опустился до зловещего шепота. – А с ней что?
Я шумно выдохнула и тоже схватила чашку. Доставлять вести из загробного мира – точно не мой профиль.
– Что, Анна Ивановна скоропостижно скончалась? – с живейшим интересом спросила Натка.
– А я говорил – там карбаматы, пропилены, – многозначительно пробормотал Таганцев.
Осадчий смотрел на нас как на опасных сумасшедших.
– Какая Анна Ивановна?
Таганцев выжидательно покосился на меня. Я выжидательно покосилась на Натку. Натка выжидательно покосилась на официанта, который как раз принес забытую сахарницу, и тот, выжидательно покосившись в пустоту, сдержанно поинтересовался:
– Еще чего-то желаете?
– Нет, – сказал Таганцев, и официант моментально испарился.
– Да, – возразила я. – Желаю во всем разобраться. Вадим, у вас есть бабушка по имени Анна Ивановна Соколова?
– Или, может, была? – тут же влезла Натка. – Поскольку, если она скончалась…
Повисла долгая театральная пауза. Потом Осадчий с невыразимой радостью вскричал:
– Ах Соколова! – и звучно щелкнул пальцами.
– Нам ничего не надо! – рявкнул Таганцев подскочившему официанту, и того опять унесло за порог.
– Я понял! Соколова! Вот в чем дело! – артист покивал самому себе и возвестил:
Но нет героя, что начнет охоту,
Загон под номера. Мешает кто-то
Вопросами «убить иль не убить?»!
– Я не поняла, то есть кто-то все-таки умер? – морща лоб, уточнила Натка.
– Да не умер, его и не было никогда – это я про внука, – нормальным голосом сообщил артист, хлебнул свой кофе, поморщился, взял сахарницу и энергично потряс ее над чашкой.
Было видно, что он совершенно успокоился, в отличие от нас, смущенных и запутанных.
– Внук Вова – это просто роль, – размешивая сахар в чашке, с удовольствием объяснил Осадчий. – Довольно интересная, не лишенная драматизма, характерная. Он, этот Вова, такой, знаете… – он пошевелил пальцами свободной руки, как бы на ощупь подыскивая правильное слово. – Отчасти Митрофанушка, отчасти Хлестаков… Капризный, избалованный, ленивый, но жадный до красивой жизни… Неблагодарный, конечно, как он бабушку свою, а? – он снова приосанился и произнес с надрывом: – Она же только с виду молодая, а по сути – обычная старая грымза! А я хочу, чтобы у меня была нормальная бабка, как у всех!
Мы с Наткой узнали незабываемый монолог внука Вовы, услышанный на ступенях столовой в «Сосенках», и переглянулись.
А Таганцев с силой потер лицо и сказал:
