Он объявился на конюшенном дворе минут через десять, решив, что этого времени вполне достаточно для того, чтобы Бориса успели приковать к какому-нибудь столбу и волнение по этому поводу чуть утихло.
– Вы ищете свою лошадь, барин? – подбежал конюх, завидев полковника.
– Нет, я кое-что оставил в седельной сумке, – небрежно пояснил Адам. – Я сам пойду поищу. – Слегка повышенный тон, насмешливо вздернутая бровь – этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы показать, что он не собирается никому из Дмитриевской челяди доверять свою собственность. Мужик поклонился и исчез в соседнем помещении.
Адам шел вдоль длинного прохода между стойлами. Усилившийся дождь барабанил по крыше; через многочисленные дыры текли струи воды, со звоном бились в подставленные металлические тазы и растекались лужами вокруг. Под ногами валялась промокшая насквозь солома; обитатели конюшни безропотно стояли, смиренно опустив головы, словно покорившись своей участи. Бориса он обнаружил в самом последнем стойле. На нем был железный ошейник, от которого тянулась цепь к кольцу в стене; кандалы на руках и ногах просто застегнуты. Адам якобы в поисках своей лошади едва глянул в его сторону, но этого взгляда ему вполне хватило, чтобы обнаружить то, что он искал. Ключ от замка, которым была заперта цепь, висел на крюке, вбитом в деревянную перегородку стойла.
– Эй ты там! – повелительно крикнул Адам, обращаясь к единственному находившемуся в поле зрения молодому парню, подметавшему стойло напротив.
– Бегу, барин!
Парень бросил свою метлу и рысцой направился к нему, потирая лоб.
– Ну-ка посмотри сюда! – ткнул рукой в сторону своей лошади Адам. – Таким образом ты заботишься о животных, которые принадлежат гостям твоего хозяина? – Адам, казалось, был не на шутку рассержен. – Мне кажется, князь Дмитриев будет не очень доволен, узнав о таком разгильдяйстве!
Парень побледнел как полотно, его явственно затрясло от страха.
– Простите меня, ваше высокоблагородие, я не заметил, клянусь! Я не виноват, ваше сиятельство! Не я ставил его, не я!.. Я не виноват!
– Немедленно принести свежего корма! – рявкнул граф. – Вода в поилке грязная, в кормушке одна пыль, а не овес!
Парень умчался, полный страха и недоумения. На его взгляд, в стойле все было в порядке, но у барина есть право указывать на ошибки, а у слуги нет права настаивать на своем.
Адам подошел к Борису.
– В ближайшие несколько минут я тут устрою небольшой скандал, – быстро прошептал он, поворачивая ключ в замке, запирающем цепь. – Но не могу обещать, что смогу долго отвлекать их внимание. Если сумеешь, постарайся за это время выбраться отсюда. Иди к моему дому. Возьми вот это. – Он снял с пальца гравированный перстень с печаткой и вложил его в руку мужика, которая по-прежнему оставалась прижатой к стене. Борис ничего не ответил, только крепко сжал кольцо в ладони. – Покажешь это моему дворецкому. Он тебя впустит. – Больше разговаривать не было времени. Разомкнутые цепи оставались пока на своих местах и при поверхностном взгляде не могли вызвать никаких подозрений.
Когда дворовый вбежал в конюшню с охапкой свежей соломы и ведром воды, Адам усиленно рылся в седельной сумке.
– Что за черт!.. – взревел он так, что солома выпала из рук юного конюха. – Тут была пачка денег! – Он ухватил парнишку за шиворот. – Кто еще тут шлялся?
Тот жалобно заскулил. Самое страшное для слуги – быть обвиненным в воровстве. По мере того как громкий голос графа становился все более угрожающим, а вопли оправдывающегося дворового все более отчаянными, со всех сторон на шум начал сбегаться народ.
– Кто тут у вас старший? – Адам грозно оглядел грубые крестьянские лица столпившейся вокруг дворни. – Кто-то украл из моей сумки пачку денег!
– Нет… нет, барин, никто не мог сделать такого! – вышел вперед старший конюх, один из тех, кто охранял Бориса. Он старался, чтобы голос звучал ровно и уверенно, но все они были в страхе от побега и поимки Бориса, а также от предчувствия ужасного наказания, которое грозило в ближайшее время их товарищу.
– А ну пошли прочь все! – скомандовал Адам. – И так ни черта не видно! – Он выгнал их под проливной дождь и принялся ждать, пока они покорно выворачивали карманы, стуча зубами от холода и страха. В это время Борис освободился от железных оков. Шипя от боли в перебитых ребрах, он втиснул свое могучее тело в оконце, проделанное в задней стене конюшни, и растаял за пеленой дождя, держа путь к дому, куда он уже ходил навестить Хана.
Адам, весьма убедительно копируя приемы своего командира, сумел запугать дворовый люд до такой степени, что они белого света невзвидели. Серые пристальные глаза, казалось, пронизывали их насквозь, вопросы неслись бесконечным потоком, не оставляя времени на размышление, не говоря уж о том, чтобы кто-нибудь успел на них ответить. Несмотря на то что поиски не дали результатов, спустя пять минут они все уже были настолько подавлены, настолько убеждены, что этот страшный офицер доложит о воровстве их хозяину, что никто из них толком не смог бы связать двух слов о том, что же произошло за последние полчаса, когда они подвергнутся следующему допросу после обнаружения пропажи пленника.
Адам держал их под дождем до тех пор, пока не прозвучал обеденный гонг. Отпуская их, он был уверен, что никому после такой выволочки не придет в голову немедленно идти проверять прикованного цепями беглого мужика, так как единственная за сутки горячая пища стыла на столе. Но угрозы своей не оставил, пообещав провести дальнейшее расследование после того, как переговорит с князем Дмитриевым. Ему ничего не оставалось делать, как принести в жертву эти несчастные, запуганные создания. Он не мог забыть Софи, стоящую на коленях перед хладнокровным, жестоким быком, волею судьбы ставшим ее мужем, ее отчаянные мольбы и покорно склоненную голову. Никогда Адам не чувствовал столь испепеляющей ярости; трудно даже представить, как ему удастся скрыть свое состояние от Дмитриева. Но он должен явиться на назначенную встречу, должен сделать вид, что ничего не знает о происшедшем в доме, надеясь на то, что в шуме, который поднимется при известии об исчезновении Бориса, дворецкий не обратит внимания, что граф Данилевский уже один раз входил в дом. В том, что дворецкий Николай забудет о такой мелочи перед событием гораздо большей важности, не будет ничего сверхъестественного. А если он больше не вернется к своему обвинению дворовых в воровстве денег из седельной сумки, те только вздохнут с облегчением. Сами они об этом не заговорят, наоборот, будут молиться, чтобы история никогда не выплыла наружу. Никому не придет в голову увязать между собой побег слуги и вспышку ярости генеральского адъютанта. Никому, кроме Софьи.
Софи просидела несколько часов в своей спальне, тупо глядя в стену. Она чувствовала, как земля буквально уходит из-под ног. Борис Михайлов обречен на медленную мучительную смерть, и она сама навлекла ее. Хан тоже был обречен на гибель, если бы не Адам. Одному Богу известно, какова судьба Тани Федоровой. Она крепко обхватила себя руками, словно пытаясь запереть внутри все несчастья, исходящие от нее, – эту смертельную заразу, от которой все, кто имел к ней какое-то отношение, получали одни страдания. Почему так происходит? В чем ее вина, которая заставляет мужа ненавидеть ее с такой силой, что эта ненависть распространяется на все ее окружение? Отныне она прекращает всяческое общение с внешним миром. Она будет жить совершенно одна. Никому ни единой улыбки, ни единого слова, чтобы никто даже случайно не оказался подвержен воздействию злого рока, нависшего над ней.
